Люмен

– Ты что, боишься? – спрашивает он насмешливо.

Нет, конечно же, нет. Я отрицательно мотаю головой. Уличить кого-то в том, что он боится, – это худшее из возможных оскорблений, на мой взгляд.

Его лицо снова расплывается в улыбке.

– Так ускользни из дома и будь на месте в полночь. Ты же знаешь, что Финн будет слишком занят своими учебниками по латыни. А я уверен, ты не захочешь разделить вместе с ним это времяпрепровождение.

Нет, конечно же, у меня нет никакого желания учиться. Меня латынь раздражает, в то время как Финн показал отличные способности к ее изучению. Он проводит буквально все свободное время, штудируя учебник по этому мертвому языку.

– Ты же знаешь, что хочешь прийти, – добавляет Дэр.

– Хорошо, – соглашаюсь я, стараясь говорить как можно более сдержанно, потому что мурашки бегают вверх и вниз вдоль моей спины в предвкушении: интересно, чем он планирует заняться там в такое позднее время?

В нем столько… бунтарства, что сложно и представить.

Верная своему обещанию, я прокрадываюсь из своей комнаты в коридор и ускользаю из дома ровно в полночь. Я бегу по дороге так быстро, насколько только хватает моих сил, потому что мне кажется, что нечто пытается догнать меня.

Что-то темное.

Что-то пугающее.

Не замедляя шага, я оборачиваюсь назад.

Но там, как и следовало ожидать, ничего нет.

Я врываюсь в ворота садика, где Дэр ждет меня.

Он улыбается мне, и его зубы сияют, словно жемчужины в ночной тьме.

– Привет, – беззаботно приветствует он меня, словно сейчас совсем не полночь, а мы не являемся нарушителями порядка поместья Уитли.

– Но ведь тебе не положено покидать дом, – напоминаю я.

Он только пожимает плечами, потому что он – Дэр, он привык нарушать правила.

– И что?

Эта фраза звучит как вызов, и я не принимаю его. Как минимум потому, что не могу придумать достойный ответ.

Я до сих пор не могу понять, почему ему запрещено выходить из дома. Мне это все время казалось какой-то бессмыслицей. Это несправедливо. Но если подумать, когда дядя Ричард был справедлив по отношению к Дэру?

– Мы с тобой похожи, Калла, – говорит мне Дэр. Вокруг нас сгущается тихая ночь, в которой его голос звучит так нежно. – Здесь я словно в тюрьме, и ты тоже в тюрьме – в плену своего разума.

– Нет, это не так, – начинаю спорить я, – я принимаю лекарства. Со мной все в порядке.

Дэр встряхивает головой и отводит взгляд.

– Но ведь ты знаешь, каково это.

Я знаю. Мне приходится согласиться с этим.

– Никто на свете не знает, каково это – быть мной, – шепотом произношу я, – даже Финн. Быть мной – одиноко.

– Я знаю, каково это, – наконец отвечает Дэр, – тебе не нужно объяснять мне, что это такое. В этом ты не одна.

Мы сидим, разглядывая далекие звезды, а наши плечи сталкиваются, впитывая тепло друг друга, и я думаю, что, возможно, он прав.

Мы с Дэром действительно похожи. Когда я с ним, мне не так одиноко.

– Почему ты в плену? – спрашиваю я спустя несколько минут, затрагивая запретную тему: с одной стороны, мне не терпится узнать ответ, но с другой – я боюсь, что он разозлится на меня.

Но он не показывает ни капли раздражения.

Его плечи ссутулены, а глаза закрыты. Он сидит так, подняв лицо к небу, к луне.

– Тебе не стоит беспокоиться об этом, – произносит он устало, – никто не хочет, чтобы ты знала об этом.

– Но почему?

– Потому что.

– «Потому что» – это не ответ.

– Во всяком случае, пока, – говорит мне Дэр, – однажды ты, возможно, все узнаешь. Сейчас имеет значение лишь то, что ты видишь перед собой. Мы дышим воздухом, на небе сияют звезды, а на ужин у нас был шоколадный торт.

Он прав. Ужин был хорош.

А следом за ним наступила хорошая ночь.

Мы одни в саду вместе с Дэром.

Мы нарушители правил.

И это прекрасно.

* * *

Вода сжимается вокруг моего тела, словно огромная пасть, поглощает меня, я тону. Я судорожно ворочаюсь и изгибаюсь, пытаясь сломить свою жидкую темницу, опутывающую мои руки и ноги. Я не могу пошевелиться, не могу дышать, а черные глаза уставились на меня отовсюду: со дна, с поверхности.

Я вижу их, вглядываюсь в них, боюсь их, пока они не становятся размытыми и не исчезают полностью.

Глубже.

Глубже.

Я ухожу все глубже и глубже.

Все дальше от него.

От моего спасителя.

От моего Антихриста.

– Это все твоя вина, – шепчу я, но вода поглощает мои слова, они застревают в моем горле.

Говорю ли я это ему или самой себе? Это больше не имеет никакого значения. Мои легкие все больше, и больше, и больше наполняются водой, мне нечем дышать. Есть только черная дыра на том месте, где когда-то теплилось и билось мое сердце.

– Это все нереально, Калла, – слышу я голос Финна, но я знаю, что его самого здесь нет. Здесь никого нет, я одна в этой подводной тюрьме, вокруг меня только мутная темная жидкость. Мои пальцы пытаются зацепиться за что-то, за пустоту, за все, что попадается под руку.

Сконцентрироваться.