Люся с проспекта Просвещения или История одного побега

— Слушай, сядь ты, не мельтеши. У меня от тебя уже мозги набекрень, — недовольно пробурчала Светка, отрывая взгляд от глянцевого журнала, который она вот уже минут двадцать листала с неослабевающим интересом. — Лучше посмотри сюда. Вот это вещь, да?! — Глаза Светки сияли от восторга и умиления.

Я с кислой миной заглянула в журнал. Очередная среднестатистическая красавица демонстрировала очередной среднестатистический купальник, состоявший по преимуществу из тесемок и бретелек. Этот Светкин интерес к глянцевой белиберде для домохозяек казался мне чем-то вроде древнего атавизма, доставшегося ей в наследство от какой-нибудь из ее прапрабабок, в чепце и душегрейке где-нибудь в тамбовской глуши томно вздыхавшей над кружевными лифами из журнала парижских мод. Нет, что ни говори, а бантики и рюшечки, о которых девчонки из нашего класса могут спорить часами, занимают меня очень мало. А если честно, не занимают вовсе. Мама говорит, что я слишком серьезна для своих лет, папа считает, что чуть-чуть кокетства мне бы не повредило, а бабушка убеждена, что глупостям ребенок всегда успеет научиться, благо наследственность у меня в этом смысле хорошая.

Светкин экскурс в мир высокой моды как раз подходил к концу, когда раздался звонок в прихожей. Это пришла с работы мама. Спустя полчаса мы уже бодро катили в нашей старенькой четверке по вечернему проспекту. Мимо проносились фонарные столбы, деревья, увитые светящимися гирляндами, нарядные новогодние витрины. Елки, зайчики, Деды Морозы всех видов и расцветок настоятельно рекомендовали горожанам затариться впрок новогодними подарками в преддверии двухнедельного праздничного марафона, который должен был начаться через… через… Я беспокойно заерзала на сиденье. Это была катастрофа! Забыть, что сегодня тридцать первое декабря — такого со мной еще ни разу не случалось. Я посмотрела на часы. Стрелки только что перевалили за половину седьмого. До Нового года оставалось всего ничего…

Новый год… Как обычно, мы начали к нему готовиться почти за месяц. Я придумала для нас с Люсей шикарный номер, подробно расписала роли, сделала эскизы костюмов, и в первые же выходные декабря мы приступили к реализации моего режиссерского замысла. От репетиций Люся была в восторге. Ей очень нравилось угощаться сушками, вытаскивать из мешка перевязанные разноцветными бантиками бумажки и воображать себя звездой эстрады. Я даже смастерила для нее из картона остроконечный колпачок и оранжевое жабо. Мы спрятали их на верхней полке в моем шкафу. Ведь нам хотелось сделать для всех сюрприз. Чтобы поразить публику, Люся всячески старалась усложнить себе задание. Вынимать из мешка по одной бумажке было просто. Кого удивишь таким фокусом? Нет, тут явно нужно было что-то придумать. И Люся придумала. Ныряя с головой в мешок, она старалась ухватить не одну, а сразу несколько бумажек. Причем в ход шли не только зубы. Когда Люсина морда выныривала из мешка, вся от носа до кончиков ушей увешанная разноцветными бантиками, я чуть не лопалась от смеха. Я валила мою изобретательницу на пол, она вырывалась и пыталась повалить меня. Заканчивалось тем, что мы падали обе и начинали весело возиться на ковре: любимая наша игра, веселее которой трудно что-нибудь придумать…

Погрузившись в воспоминания, я и не заметила, как мы свернули со сверкающего огнями проспекта на тихую безлюдную улочку, едва освещенную тусклым светом подслеповатых фонарей. Как по команде мы со Светкой прилипли к окнам. Сквозь запотевшие стекла и непроглядную темень мы пытались рассмотреть номера домов на фасадах. На большинстве номеров просто не было. Очевидно, местные аборигены неплохо ориентировались в своем квартале и без них. А к блуждающим в темноте туристам улица не питала ни малейшего сочувствия. Возможно, она даже не догадывалась об их существовании. Как, впрочем, не догадывался и турист, кучковавшийся не дальше Горьковской и Чернышевской, о существовании богом забытой улочки где-то на самой окраине. Может, и мы, прожив всю жизнь в Питере и исколесив пол-Европы, так никогда и не узнали бы о ней, если бы не случай, забросивший нас сюда в семь часов вечера тридцать первого декабря.

— Черт бы побрал эти дороги! — негодовала мама, лихо выкручивая руль не хуже какого-нибудь Шумахера.

Подпрыгивая на ухабах и ныряя носом в рытвины, наша бывавшая и не в таких передрягах машинка бодро петляла по незнакомой улице в надежде, что нужный нам дом отыщется сам. Дом так и сделал. Он вырос прямо перед нами из-за огромного сугроба, оказавшегося при ближайшем рассмотрении чьей-то полуразобранной девяткой. Чудом уцелевшая табличка гласила: номер одиннадцать.