Лютая охота

На этот раз сомнений не оставалось: СМИ явятся немедленно, за ними национальные службы информации, потом прибудет министр, поставят палатку для журналистов… Самира переключила внимание на место преступления. Как и Муса, этот парнишка тоже был абсолютно голый. Они сразу узнали белое, как мел, лицо, похожее на лисью морду, и рыжие волосы.

Кевин Дебрандт.

– Паскудство, – просто сказала Самира.

У Кевина Дебрандта правая нога как-то гротескно искривилась – голень и бедро составляли абсурдный угол – а бок казался впечатанным в асфальт. По всей вероятности, его выбросили из машины на ходу, как мешок, причем с приличной высоты. Сервас подумал о фургоне Лемаршана, но вряд ли Лемаршан был таким дураком, чтобы снова ввести в игру свой фургон через несколько часов после того, что произошло на берегу канала.

Фатия Джеллали уже приступила к поднятию тела, и ее волосы блестели в ярком свете фар, как у актрисы на подмостках. Вот только в это время театры опустели, и актеры сидели без работы. Право выхода на сцену имели только такие, как она… и как он.

Сервас внимательно огляделся кругом.

Фотографы прицельно «расстреливали» каждую деталь. Техники отбирали пробы, ставя маленькие фигурки всадников там, где что-то находили. Один из них все отмечал в записной книжке, другой вымерял расстояния на мосту шагомером, там, где рулетки было недостаточно.

Свет зари мягко обволакивал каждый силуэт и придавал всей сцене ирреальный рельеф, неестественной четкостью напоминающий фантастический киноэпизод.

Он остановился примерно в метре от тела.

– Здравствуй, Мартен, – сказала доктор Фатия Джеллали.

– Здравствуй, Фатия. Я знаю, кто это. Этого парня мы разыскиваем. Кевин Дебрандт.

Она встала.

– Я нашла у него на ступнях следы соломы. Судя по запаху, он находился либо в хлеву, либо в конюшне, во всяком случае, там, где держат скотину или лошадей… Анализ покажет.

– Супер. Сколько хлевов и конюшен есть в округе?

Поверх маски она бросила на него хитроватый взгляд, словно извиняясь, что у трупа на лбу не наколот адрес убийцы.

Сервас еще раз вгляделся в надпись, выжженную на груди парня:

ПРАВОСУДИЕ…

Что за правосудие? Кто его осуществил? Это слово уже само по себе было знаком.

Они пошли ко входу на мост, где скапливался народ в нарукавных повязках «Полиция» с устрашающими регистрационными номерами из семи цифр у каждого работника: «RIO», или «организационно-индентификационная база»[52], – пример невыносимого административного жаргона. Сервас не заметил высокого полицейского в штатском, с вытянутым лицом в обрамлении рыжей бороды, который топтался рядом в пределах слышимости.

– Одной сволочью меньше, – слишком громко сказал Рафаэль.

Сервас увидел, как Шабрийяк вздрогнул и, нахмурившись, обернулся. Самира буквально расстреляла Каца взглядом.

– А что? – сказал ей блондин. – Разве не верно? По крайней мере, никто не заплачет!

– Говори потише, – в ярости проворчала Самира.

– Если кто-то решил вместо судей прибраться в доме, то уж я об этом точно жалеть не стану, – возразил молодой лейтенант, не понижая голоса.

Сервас подошел к окружному комиссару. Шабрийяк оглядел собравшуюся толпу.

– Скажите вашему лейтенанту, чтобы вел себя посдержанней. И проследите, чтобы к нему не подошел ни один журналист. Фотографы закончили?

Мартен бросил взгляд в сторону моста.

– Что-то я не вижу там фотографа, наверное, уже закончил.

– Тогда прикройте это слово от посторонних глаз, чтобы никто чужой его не увидел. И удостоверьтесь, что ни один негатив не выйдет за пределы уголовной полиции.

– Сегодня вечером необходимо будет дать пресс-конференцию, – вмешался в разговор прокурор, с мрачным видом стоящий рядом.

В этот момент за оградительной лентой на том берегу канала началось какое-то движение. Сквозь толпу пробиралась высокая блондинка лет пятидесяти, а за ней шли двое охранников. Она нагнулась, чтобы пройти за ограждение, которое перед ней предусмотрительно приподнял один из полицейских, а потом выпрямилась во все свои метр семьдесят пять плюс восемь сантиметров каблуки. И каблуки заклацали по асфальту, как затвор винтовки.

Несомненно, она прекрасно выглядела и немножко хорохорилась в мундире префекта, который подчеркивал ее ладно скроенные плечи, широкие бедра и грудь, похожую на нос корабля, флагманского корабля департамента и всего района. Не один полицейский обернулся и проводил ее глазами, словно свидетельствуя свое почтение, и нельзя сказать, что ей это не понравилось.

В повседневной жизни префект Мишель Сен-Амон любила хмельные вина и крепкий алкоголь, большие и толстые, как ножки стульев, сигары, спортивные машины и юных пылких любовников. Муж закрывал на это глаза. Тридцать два года назад она заставила его развестись и жениться на ней, хотя ей было всего двадцать, а ему сорок. Он был обладателем четверых сыновей от первого брака и множества жетонов на получение вознаграждений за присутствие на заседаниях административных советов. Почему-то никто до сих пор не удосужился подчеркнуть такой конфликт интересов.