У Бербанка было много друзей и доброжелателей. В числе его соседей, часто навещавших Санта-Розу, был знаменитый писатель Джек Лондон, живший по ту сторону Скалистых гор, в Лунной Долине. Томас Эдисон также дружил с Бербанком, как и многие другие крупные и прославленные американцы. Множество людей напрашивалось в друзья и доброжелатели Бербанка, так как он был знаменит и в то же время прост и общителен. Его настолько одолевали посетители, что создавалась угроза возможности работать. И Бербанк вынужден был пойти на тяжелое самоограничение: он до предела сократил свое общение с людьми ради своих опытов с растениями. Со стороны казалось, что Бербанк работает не покладая рук ради наживы. Это было вдвойне несправедливо: чем больше он зарабатывал, тем бескорыстнее был этот труд, так как единственной побудительной причиной была жажда исследований, творчества, к тому же предназначавшегося для всего человечества. И это не было только громкой фразой. Бербанк создавал огромные богатства выведением новых растений, но раз вышедшее из его рук новое растение в первую очередь обогащало дельцов-коммерсантов, а потом становилось национальным и общечеловеческим достоянием, и только очень немногие бербанковские растения сохраняли его имя как оригинатора. Никакого «авторского» права или «патента» на изобретение не имел селекционер-оригинатор. И Бербанк говорил: «Мы, изобретатели растений, к сожалению, не можем запатентовать новую сливу, тогда как человек, соорудивший автомобильный рожок, который не очень отличается от бараньего рога, получает патент и может, вернувшись в Южную Калифорнию, до конца своей жизни ходить в шелку»... Известно, что Бербанк еще в юности сделал большие успехи в изобретательстве на фабрике, где он одно время работал, и ему особенно больно было видеть разницу условий творчества изобретателя в области индустрии и растениеводства. Близкие друзья Бербанка видели и понимали действительное положение его дел и спешили на помощь. Мы уже говорили о неудачной помощи института Карнеги, полученной в результате усиленных стараний его ученых друзей и оказавшейся для него только обременительной обузой. Те же доброжелатели настояли, чтобы Бербанк читал лекции в крупных университетах страны, что должно было, по их мнению, отвлечь его от ненужной работы в саду для заработка. И Бербанк приступил к чтению систематического курса лекций о методике своей работы в Станфордском университете. Никакого толка, понятно, из этого не вышло, так как он был естествоиспытателем, полевым натуралистом, и его не могла долго удержать аудитория.
С легкой руки американских журналистов установилось обыкновение считать Бербанка типичным и целеустремленным представителем американца-дельца, умеющего «делать деньги» и поглощенного своим стремлением к приобретательству. Труднейшая и упорная борьба, какую пришлось Бербанку перенести, чтобы завоевать право на творчество, действительно свидетельствует о несгибаемой воле и уменье преодолевать все преграды. Но это было целеустремленное упорство гения и ничего общего не имело с деляческим «американизмом». На самом деле идеальный мир творческой работы Бербанка, который он упорно распространял на людей, сразу же рассыпался при всяком столкновении с жизнью. Поэтому у Бербанка много оснований было сказать: «Я предпочитаю иметь дело с пятью врагами, лишь бы они были энергичными людьми, чем с одним добродушным глупцом, даже если бы он был мне другом. То тут, то там мои друзья приводили меня в тупик, и каждый раз мне стоило массу денег, кучу хлопот и мучений, чтобы вернуться на мою старую прямую дорогу»...