— А-а, — с улыбкой припоминает Мэгги. — Тысяча девятьсот девяносто пятый. Мой annus mirabilis — судьбоносный год. Это был единственный и неповторимый репортаж для «Ньюс найт». Незабываемые впечатления… Можно сказать, начало славы.
— Славы?
— Да, я была выдвинута на номинацию. На приз Маргарет Уэйкли за вклад в освещение женских вопросов в тележурналистике.
— Вы его выиграли?
Улыбка Мэгги становится еще шире.
— Мне не хватило полшага до победы.
— Прошу прощения, — говорит Лютер. — Не хочу показаться бестактным, но это имя — Эдриан Йорк… Что-то оно мне ни о чем не говорит.
— А в свое время шумело, — говорит она. — Дело было действительно вопиющим. Когда о нем вспоминаю, до сих пор зло берет.
Лютер и Хоуи, не снимая пальто, усаживаются и дают Мэгги возможность высказаться.
— В целом дело было так, — рассказывает она. — Приличная, из рабочей среды, женщина неудачно выходит замуж. Зовут ее Крисси Йорк. У них рождается единственный сын, Эдриан. Со временем брак распадается. У ее мужа австралийский паспорт. Крисси беспокоится: а ну как супруг возьмет да умыкнет ребенка, увезет его в страну, из которой приехал?
— Такое бывает, — не удивляется Лютер.
— Направо и налево, — солидарно кивает Мэгги. — Тем временем сын начинает делать насчет отца нелестные заявления. О том, что тот, дескать, употребляет наркотики, водится с проститутками и все в том же духе. Официально те заявления оформляет мать. Некий назначенный судом психолог решает, что она специально науськивает Эдриана, чтобы тот лгал с целью дискредитировать отца. А следовательно, наносит своему сыну то, что именуют эмоциональной травмой — термин настолько же бессмысленный, насколько и всеохватный, смотря как его применить.
И вот когда Эдриан действительно исчезает, полиция реагирует инертно, поскольку для нее очевидно, что мать своими бреднями сама довела отца и тот, похищая ребенка, был уверен, что поступает ему во благо. Так отец Эдриана становится в деле об исчезновении основным и единственным подозреваемым, если слово «подозреваемый» здесь вообще уместно.
Наконец, года эдак через полтора, отца Эдриана находят в каком-то гадюшнике под Сиднеем. Свою причастность к исчезновению сына он категорически отвергает, и вообще, по его словам, не желает иметь с ним никаких дел. Отрицает даже, что это его ребенок. Но дело к той поре уже застопорилось, да и сама эта история перестала быть актуальной. И в СМИ о нем нет никакой информации. Равно как и в полиции. Дознание приостановлено за отсутствием информации.
— Лично я не в курсе. А нынешнее местонахождение отца известно?
— Понятия не имею.
— Но это точно не Пит Блэк?
— Тот был австралиец. А Пит Блэк, как мне показалось, по произношению типичный лондонец.
— И я так считаю. А что сталось с матерью Эдриана?
— Последнее, что я слышала: она угодила в больницу. Передозировка. Но это было уже давно.
Лютер качает головой.
— Черт, — беззвучно, одними губами выговаривает Хоуи.
— Своего сына Крисси Йорк так больше и не видела, — резюмирует Мэгги Рейли с более чем прозрачным намеком на полыхавшие тогда эмоции: призрак беспощадной журналистки, сожалеющей о том, что она больше таковой не является. — И она понятия не имела, что же с ним такое сталось. Мыслей-то у нее, вероятно, было пруд пруди, а вот доказательств… С доказательствами туго. И никому до этого, похоже, не было дела.
Да, гнусная вышла история… Задача была помочь этой женщине, которая хотела как лучше и которую все кинули, — потому что замуж вышла неудачно, потому что была из рабочей семьи, потому что вела себя как истеричка. А еще потому, что вокруг всегда полным-полно историй гораздо более пикантных. Более легких и доступных.
— Стало быть, об этом и был ваш репортаж? Тот, о котором упомянул Пит Блэк?
— Да. И пожалуй, это было лучшее, что у меня когда-либо получалось.
— Я могу с ним ознакомиться?
Мэгги суховато улыбается:
— Он на моем сайте. Зайдите в архив.
Лютер кивает: мол, так и поступлю.
— А вам вообще кто-нибудь по этому материалу звонил, проявлял интерес? Может, письма кто-нибудь писал или что-нибудь в этом роде?
— Никогда. Не забывайте, речь идет о давнем-предавнем похищении, которое никто уже и не помнит.
— Кроме Пита Блэка из Уокинга.
— Само собой.
— А он на вас прежде никогда не выходил?
Иметь дело со звонками из разряда специфических Мэгги приходится регулярно. Достаточно немного погуглить в Интернете, чтобы увидеть ее во всей красе: улыбающееся, с ямочками на щеках лицо Мэгги Рейли с помощью «Фотошопа» пересажено на туловище какой-то молодой, грудастой и явно более раскованной фемины.
— Я этого добра хлебнула в достатке, — делится она. — Судебные запреты, всякое такое. Уж на кого только не нарвешься.
— У вас есть перечень этих имен?
— У меня нет. Есть у моих агентов.
— А они не очень будут против мне его передать?
— Вам? С большим удовольствием.
Мэгги диктует Лютеру координаты своего агента, а сама попутно вспоминает:
— Кажется, действительно был один человек, который проявил к тому делу интерес.
— Кто же это?