Лютер. Книга 1. Начало

— Тогда чай. А что случилось-то?

— День поганый.

— Ну так это не у тебя одной. Ничего не поделаешь.

— Не знаю, Йен. А что могу поделать я?

Она опускает голову и начинает вдруг плакать. Рид подходит к ней и нежно заключает ее в объятия.

— Эй, — говорит он. — Эй, эй, эй!

— Ты можешь позвонить Джону? — сквозь слезы выдавливает из себя Зои.

— А что такое?

— Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке.

— С ним все в порядке, уверяю тебя, — спешит успокоить ее Рид. — У него стресс, но я уверен, с ним все в порядке.

— Нет, нет! Он гробит себя…

Рид тихонько утешает ее.

— Поговори с ним, — просит она. — Он тебя любит. Он к тебе прислушается.

— А тебя он знаешь, как любит.

Зои смеется над этим как над горькой шуткой.

— Зои, — говорит Рид. — Клянусь Богом, я не знаю никого, кто хотя бы наполовину любил свою жену так, как Джон любит тебя.

Оба испытывают чувство неловкости от невольной интимности происходящего. Но проходит минута, и они уже весело хохочут, делая вид, что ничего не произошло.

Зои наполняет водой стакан:

— У тебя аспирина нет?

— Где-то был нурофен в ящике, — спешит на помощь Рид. — Или кодеин. Попробуй, мне помогает.

Она выдвигает ящик и, порывшись, выдавливает из блистера парочку обезболивающих таблеток.

— Вот что я хочу тебе сказать, — говорит Рид. — Вся эта ерунда, что случилась сегодня, штука, разумеется, скверная. И ты права, из-за всего этого он немного не в себе. Но при первой же возможности я поговорю с ним по душам. Обещаю тебе.

— Он себя угробит, — продолжает горевать Зои. — Его так надолго не хватит.

Рид крепко берет ее за плечи, удерживая на расстоянии вытянутой руки.

— Слушай меня внимательно, — говорит он. — Я этого не допущу никогда и ни за что, поняла? Потому что вы оба, и он, и ты, Зои, — единственные, кто дает нам, всем остальным, надежду.

— Тогда Бог тебе в помощь, — говорит она.

Билл Таннер живет в Шордитче, в самом конце ленточной застройки. Его домишко на сегодняшний день стоит куда меньше, чем три года назад, и гораздо больше, чем в 1966 году, когда его купил нынешний владелец и арендодатель Джулиан Крауч.

Лютер звонит в дверь, за которой тут же заходится лаем собачонка. На окне едва заметно раздвигаются занавески с цветочным рисунком. Чтобы успокоить хозяина, Лютер поднимает вверх обе руки с двумя объемистыми пакетами из супермаркета.

— Это я вам звонил! — громко, чтобы было слышно в квартире, говорит он. — Джон, товарищ Йена Рида!

Занавески задергиваются, и в прихожей зажигается свет. Проходит еще немного времени, и Билл Таннер наконец отворяет дверь. Даже сейчас, с шаркающей походкой, сгорбленный, он не утратил внушительного некогда вида: широкие, мощные плечи, крупные руки, сжатые в большущие шишковатые кулаки. На голове — густая белоснежная грива с розовым пятачком плеши на макушке. Седые пучки волос воинственно торчат и из ушей и ноздрей. Одет он в коричневую теплую кофту.

К его ногам жмется тщедушный и мокроглазый йоркширский терьер. Он заливается звонким лаем, пока Таннер, запустив трясущуюся руку в карман, достает оттуда смятую пятифунтовую банкноту. Лютер, не выпуская из рук тяжеленные пакеты, неловко отмахивается от денег.

— Не беспокойтесь, это все входит в льготное обслуживание ветеранов.

Билл, степенно покачивая своей львиной головой, запихивает пятерку обратно в карман.

— Добро, сынок. Ну, тогда, может, заглянешь на чашечку чая?

Секунду-другую Лютер колеблется.

— Ну ладно, на одну можно, — говорит он и заходит в прихожую.

Ковры, шторы и мебель здесь старые; видно, что за ними долгие годы заботливо приглядывали, но теперь вид у них грязноватый и неопрятный, как у любого другого старья. В одном из темноватых углов и под допотопным проигрывателем Лютер замечает собачьи экскременты. Йоркширы на предмет подвалить — тот еще народец. Уж Лютер-то знает: его бабушка держала у себя такого же шалопая.

Следом за Биллом Лютер проходит на кухню, пододвигает к себе пластмассовый стул с самодельной подстилкой в ярких подсолнухах — такого рода штучки в фаворе у шордитчских хипстеров. Билл вполне мог бы приторговывать этими поделками на рынке Спиталфилдз и иметь неплохой доход.

Билл ставит чайник и кидает пакетик принесенного гостем чая в кружку, о чистоте которой Лютер предпочитает не думать. Затем старик открывает холодильник, вынимает оттуда пакет молока и водружает на столешницу.

— Рафинаду?

— Один кусочек, пожалуйста.

Неожиданно Билла начинает трясти. Лютер встает, берет старика за ходящий ходуном локоть. Помогает сесть.

Билл Таннер сидит с низко опущенной головой, по-прежнему сжимая руками пакет молока.

— Что-нибудь не так?

— Да вот сахару в доме нет.

— Ничего-ничего, — успокаивает Лютер. — Перебьюсь.

— А мне чай без сахара — не чай, а моча, — трясясь, говорит старик. — Да только в магазины эти сраные не хожу, вот в чем беда. Взрослый человек, а из собственного, язви его, дома выходить боюсь. Как звонок средь ночи звякает, так меня чуть кондрашка не хватает.

— Так это с каждым так, — подхватывает Лютер, — когда ночью вдруг начинают в дверь трезвонить. Вы лучше сидите, я сам чай разолью.