Лютер. Книга 1. Начало

— Если так пойдет дальше, Зои, — если оно вообще пойдет дальше, — то мы все окажемся в глубокой жопе. Ты понимаешь? Возможно, мы уже в этой жопе, и загнал нас туда он, и не кто иной.

— Роуз, дальше ничего не пойдет. Я никому не скажу, ни звука.

Теллер перечисляет события истекшего дня. Семья Далтон. Мия Далтон. Патрик, который оказался Эдрианом Йорком. Мать Йорка. Генри Мэдсен со своими дохлыми псами, сгоревшим домом и жутким узилищем в подвале.

Она рассказывает Зои о приемных родителях Мэдсена; о его матери, зверски убитой в собственной кухне. О сержанте Хоуи, которую пырнули под грудь отверткой и за жизнь которой теперь борются в машине реанимации.

А Зои сейчас, между прочим, находится у Марка.

Они сидели в гостиной, уютно прильнув друг к другу голышом под мягким одеялом, и смотрели фильм под бутылочку вина и косячок. В данный момент нажавший на «паузу» Марк ждет, пока Зои закончит разговор.

Марк видит, как у нее медленно расширяются глаза, а рука, будто во сне, тянется к горлу. Сейчас Зои кажется Марку до того хрупкой и красивой, что он испытывает мимолетную жалость к Лютеру за то, что тот любит и одновременно теряет такую женщину.

— Я все-таки не понимаю, — говорит Зои, — что ты до меня пытаешься донести?

— Насколько мне видится, — полукричит Роуз сквозь шум своего не столь милого, как у Зои, окружения, — у нас два варианта. Вариант первый: маленькая Мия мертва и Джон по-тихому увез куда-то Генри Мэдсена, чтобы расправиться с ним.

Она дает Зои ровно секунду на усвоение этой информации.

— А второй вариант?

— А над вторым мы тут сами голову ломаем.

Когда Зои вновь берется говорить, голосок у нее тонкий и жалобный.

— Роуз, я правда ничего от него не слышала. Честное слово.

— А ну-ка, погромче, тут шумно.

— Он не звонил!

— А? Ага, — говорит Теллер. — Но только никому ни слова, ладно? А то тут просто конец света.

— Ни словечка.

— Если он все-таки на тебя выйдет…

— Я тебе перезвоню. Сразу же.

— Мгновенно!

— Пулей! Роуз?

— Что?

— А с ним… все в порядке?

— Честно говоря, думаю, что нет.

Разговаривать больше не о чем. Зои мямлит что-то благодарственное и кладет трубку. И безмолвно, расширенными глазами смотрит на нее.

Марк ни о чем не спрашивает. Просто обнимает ее голые плечи своей теплой рукой. Так они и сидят, нагишом, прижавшись друг к другу, на софе, под одеялом, от которого чуть припахивает сексом, в этом уютном доме с его запахами травки, сочно-зеленых растений, книг и кожи.

Лютер гонит по Колни-Хэтч-лейн, не сбавляя скорости на поворотах. Мэдсен колотится в окно, пытается кричать сквозь него встречным автомобилям, давать знаки прохожим на улицах. Но машина беспрепятственно мчится мимо, на двух колесах поворачивая на Хэмпден-роуд, а затем на Сидней-роуд.

Улицы становятся заметно тише и малолюдней. Лютер даже не притормаживает на светофорах.

Он сворачивает на Александра-роуд; здесь вообще тишина, если не считать урчания старого «вольво». По обе стороны улицы тянутся одноэтажки тридцатых годов из красного кирпича, функциональные и опрятные.

Но вот заканчиваются и они, и дорога упирается в тупик, если не считать грунтового ответвления, ведущего мимо унылого длинного забора с улицы в парк.

Лютер, резко тормознув, останавливает машину. Секунду-другую они с Мэдсеном сидят молча.

Наконец Лютер командует:

— Выходи.

— Не выйду.

Лютер смеется.

— Ты не посмеешь! — вскидывается Мэдсен.

Лютер выволакивает его из машины за шиворот. Мэдсен кричит, стонет, цепляется, умоляет. Голос у него срывается. Лютер прекрасно знает, что на помощь Мэдсену никто не придет, ведь в таких случаях по-другому и не бывает.

Он берет шею Мэдсена в локтевой зажим и плавно надавливает на сонную артерию. Долго ждать не приходится: ноги Мэдсена слабеют настолько, что вот-вот подогнутся. Лютер тащит его, полубесчувственного, в парк.

В небе самозабвенно красуется обнаженная белая луна, светило ночных охотников. Легкими дымчатыми тенями пробегают по ней облака, словно дым от пушки.

Через детскую площадку (красные качели, веселая карусель) Лютер протаскивает Мэдсена дальше, в темноту городского пустыря, границы которого обозначены беспризорной березой и тонкими рябинами.

В голове у Мэдсена проясняется. Он набирает в грудь побольше воздуха, готовый взреветь о помощи. Лютер швыряет его наземь и тащит.

На этом участке когда-то велись земляные работы, затем здесь образовалась свалка. В таком заброшенном виде он пребывает еще с шестьдесят третьего года. Пять лет назад Лютер выезжал сюда на место убийства проститутки по имени Дон Кэделл.

Через бледный подлесок он заволакивает Генри Мэдсена на кочковатый пятачок, обжитой настырными рододендронами, осенней сиренью и горцем японским.

В задумчивом лунном свете Лютер глухо шуршит листвой, доходящей до пояса.

Мэдсена он бросает себе под ноги и заталкивает в гущу набирающей силу поросли дубков и ясеня.