Лютер. Книга 1. Начало

— О! В этом-то и прелесть, — утверждает Лютер. — А потому ты скажешь, что ствол тебе всучил Крауч. А ты до вчерашнего дня и в глаза его не видел.

— Это можно. Но на хрена ему это?

— Потому что он хотел избавиться от старика.

— Избавиться? Шлепнуть, что ли?

Лютер кивает.

— Того старого хрыча?

Снова кивок в ответ.

— Да у него на это куражу не хватит. Что с того старикана взять?

— Тем не менее.

— И вы вот так, из кожи вон, для него корячитесь? Для того старикашки?

— Угу, — мелко кивает Рид.

— Подкидываете стволы, наркоту, выбиваете фальшивые показания?

— Угу, — повторяет Рид.

— Ай, молодцы, — поводит головой Бэрри Тонга, — достойно уважения.

— Спасибо на добром слове, — отвечает Лютер. — Ну так да или нет? Говори, только быстро.

— Вам же самим из этого дерьма потом не выбраться. Нереально.

Лютер с гневным рыком лупит кулаком по приборной доске так, что распахивается бардачок и из него на пол сеются старые бумажки и мятые стаканчики. Тонга невольно ежится.

Лютер заводит мотор.

— Э! — тревожно окликает Тонга. — Мы куда?

— Туда, — указывает Рид на полицейских возле квартиры Тонги.

— Это еще зачем?

— Как зачем? Сдавать тебя, приятель. Ты ж теперь в розыске. А мы торопимся. Не весь же день нам с тобой разъезжать, пока ты разродишься.

— Эй, — призывает Тонга, — притормозите малость.

Лютер хотя и не трогает машину с места, но мотор не глушит.

— Не слышу слова! — бросает повелительно Лютер. — Мне тут с тобой рассусоливать некогда!

— Вы о том, помогу ли я вам? — переспрашивает Тонга. — Так, что ли? Без задних ходов?

— Без задних, — подтверждает Рид.

— А с Кидманом как быть?

— Ты и на него заявишь.

— Насчет чего?

— Насчет сговора.

— Вот черт. Ладно. Все равно он придурок. Не хрен было ту собачонку душить. У моей бабушки такая же была.

— Тем более, — кивает Лютер. — И у моей. Ну так что, да или нет?

— Да, — нехотя выговаривает Тонга.

Генри рыщет по дому, задергивая шторы, запирая двери. Понятно, что скоро им с Мией предстоит сняться с якоря, найти новый дом и начать жизнь заново. А это значит оставить Лондон, а возможно, и страну.

Но для этого нужно разжиться деньгами. Их у Генри в сейфе меньше пятисот фунтов, да около сотни на замшелом банковском счету на имя Генри Джонса. Но больше всего сейчас требуется, стиснув зубы, взять себя в руки и не делать лишних телодвижений.

На нервной почве у Генри разыгрались понос и рвота. Напряженно расхаживая, он то и дело сблевывает в кухонную раковину. Тем не менее его не покидает уверенность, что он все сделал правильно и дом в безопасности. Здесь вообще надежное место. И никто теперь никого на него не выведет: Патрика-то больше нет.

Свыкнуться с этим не так-то просто. И никак не расслабиться. Ну и ладно. Жить на нервах — в этом есть определенный шарм. От этого острее чувствуешь себя живым.

Патрика ему будет, безусловно, не хватать. Кто знает, может, надо было изначально применить к нему больше родительской строгости. Глядишь, и эмоциональная усвояемость усилилась бы. Но в том-то и проблема с приемными детьми: никогда не знаешь, куда их понесет в конце концов.

Именно поэтому гораздо большее число детей гибнет от рук приемных, а не биологических родителей. И виноваты в этом чаще всего именно приемные отцы. Хотя справедливости ради стоит заметить, что и приемные матери не реже поднимают руку на ребенка: быть может, не столь смертоносно, но не менее варварски.

Генри всегда желал одного: быть хорошим отцом. Вероятно, это сложилось бы легче, будь у него свое собственное потомство, но мечту обзавестись таковым он оставил уже много лет назад.

По мужской части, физически, у него все обстояло нормально. Просто его охватывала ужасная скованность, портившая все дело. Пока рядом лежала женщина, стонущая с подвывом, как собака при порке, член у него ужимался до размеров никчемной фитюльки, все равно что хрящик в котлете. И что только партнерши с ним не выделывали — целовали, теребили, насасывали, — в общем, изгалялись по-всякому, лишь бы он ожил, да все без толку.

Но надо же: стоило только бабе уйти, или когда Генри без ее ведома ползал вокруг ее дома или влезал тайком внутрь, как причинное место тотчас распускалось, что твой нарцисс, приобретая твердость стали. А все дело в игре воображения — и целлюлитная задница здесь ни при чем, и обвислая грудь.

Генри, разумеется, быстро понял, в чем тут дело, и первой его потугой на семейный быт стало сожительство с Джоанной. Ее он мог трахать без проблем, к тому же она быстро уразумела, кто ей хозяин и господин. Джоанну он мог наяривать часами, до мозолей, до истирания члена. При этом держал ее на цепи в подвале своего тогдашнего дома на юго-западе Лондона.

Но уже достаточно скоро, несмотря на исправное содержание и ее жалобные взвизги под напористым натиском его ненасытной любви, стало ясно, что ребенка Джоанне не зачать никогда. Поэтому он подселил к ней Линду — в тот же дом, в тот же подвал.