Лютер. Книга 1. Начало

— Кому, как не тебе, в таких вещах смыслить. Ну так что?

Винингем слизывает с пальца кусочек глазури.

— Не знаю, Йен, в самом деле не знаю. Трудно это. Не мой бизнес.

— А я бы и не просил, если б было легко.

— Да понимаю. Но все равно.

Рид откидывается на спинку стула.

Винингем шевелится медленно, разговаривает как бы с ленцой — свойства, нажитые недюжинным опытом.

Рид, громыхнув стулом, вскакивает на ноги, решительно шагает к прилавку. Оттуда он возвращается еще с двумя чашками кофе и бутылочкой воды. Бутылку он, усаживаясь, тут же откупоривает и, притопывая ногой, начинает хлебать. Вода такая холодная, что ломит зубы и саднит горло.

Наконец Винингем, не меняясь в лице, произносит:

— Ну ладно. Могу устроить. Но это будет недешево. И дело придется иметь кое с кем из очень серьезных людей.

— Деньги не вопрос.

— Да нет же, Йен. Так дело не делается. Плачу им я. А ты платишь мне.

Их глаза встречаются. Рид медленно накручивает на бутылочку крышку и отставляет в сторону.

— О чем идет речь?

— Я вышел на одну такую возможность… — говорит Винингем.

— Я не…

— Выслушай меня, сынок.

Рид машет рукой: дескать, извини и продолжай.

— Есть тут один арт-дилер, — излагает Винингем. — Звать этого парня Карродус. Ушлый, скользкий, как угорь. И вот он несколько дней назад ко мне подъехал. Ему нужно высвободить кое-какой капитал. Сделать его движимым, а точнее, переносным.

— Это как?

— Превратить в неотшлифованные алмазы.

Рид молча кивает. Ждет.

— Камни он предпочитает потому, — поясняет Винингем, — что не все проданные им картины подлинные. Так что кое у кого из русских олигархов на стенах висят красивые подделки. И вот этого самого Карродуса угораздило влюбиться. Да не просто влюбиться, а еще и жениться — на шикарной девице. Француженке. И теперь он хочет покончить со своим сомнительным прошлым. Подчистую. Начать новую жизнь. И кстати, разве его в этом можно винить?

— Что-то я не пойму насчет услуги.

— Алмазы Карродусу поставлю я, — говорит Винингем. — И возьму на этом свои десять процентов. — Он отхлебывает кофе. — А затем мой племянник его обчистит.

Рид молчит, поигрывая бумажной трубочкой с сахаром.

— На тебя это как-то непохоже, — произносит он наконец.

— Да что ты! — спохватывается Винингем. — Никто никого грохать не собирается. Мой племянник, он мухи не обидит. Да он у меня, черт возьми, вообще ботаник-экономист! А дело, знаешь, крупное. Такое лишь раз в жизни выгорает.

— И насколько?

— Насколько крупное? Если по верхней планке мерить, то миллионов восемь будет.

Рид молча смотрит на товарища.

— Ну, это если по максимуму. А как минимум шесть.

— Минимум шесть? И никто не пострадает, в смысле физически?

— Ни-кто! А поскольку речь идет о грабеже награбленного, то никто ни о чем и не дознается, а уж в последнюю очередь ваша братия. В этом-то и кайф. Такого дельца всю жизнь ждешь.

— И кто же делает работенку?

— Из местных никто. И никто из тех, чье имя на слуху. Мы задействуем кореша моего племянника. Громила-американец. Прилетает, снимается напротив Тауэра с Биг-Беном, делает свою работу и сваливает обратно в Аризону или куда там еще.

Рид методично рассредоточивает по поверхности стола сахаринки.

— Ну а я что должен делать?

— А ты должен просто держать ухо востро, — отвечает Винингем. — Чтобы Карродус, паче чаяния, не начал болтать языком тому, кому не надо. И чтобы полиция оставалась от этого дела в стороне.

— И ты прямо-таки уверен, что никто не пострадает?

— Я же говорю: исключено. Ты бы видел моего племянника.

Сердце у Рида трепещет, как птица в клетке.

— Одной услуги маловато будет. Надо бы еще и сообразный кусок.

— Будет тебе кусок. Двести тысяч. Идет? Ну и понятно, прокат с грузилом.

Винингем сидит и терпеливо ждет, когда информация отложится в голове у Рида. Наконец Рид облизывает пересохшие губы и тянет через стол руку.

Полисмены в форме прокладывают дорогу сквозь море корреспондентов всех мастей.

Хоуи припарковывается у главного входа в больницу. Вылезает из машины, открывает заднюю дверцу и проводит бледную от растерянности, с прыгающим взглядом Кристину Джеймс вначале через раздвижные двери, затем через вестибюль к лифтам и наконец отвозит ее наверх. Там возле блока интенсивной терапии Хоуи представляет мисс Джеймс офицеру по семейным связям Кэти Гиббс, Гиббс отводит Кристину в обособленное помещение и спрашивает, чего бы ей хотелось, чаю или кофе.

Мисс Джеймс не знает. Она в смятении помалкивает, лишь моргая и улыбаясь с растерянно-благодушным видом слабоумной. Из всех положенных по случаю слов она произносит лишь «спасибо» за поднесенный ей стаканчик больничного кофе.

В вестибюле Лютер и Хоуи отыскивают укромный уголок, подальше от скученных представителей СМИ.

Лютер говорит:

— Надо, чтобы ты находилась здесь и информировала меня об обстановке.

— Слушаюсь. А вы где будете?

— Поблизости. Мне надо лишь кое-что уточнить.

— Шеф… — начинает она.

— Я буквально туда и обратно, — перебивает он.

Видно, что говорит Лютер искренне. В глазах у него волнение, настойчивая потребность узнать — причем узнать быстро — нечто такое, о чем ей самой знать не хочется.