— …ыл позволить его застрелить!
Комната изменилась, и Лютер замолчал. В дверях с мрачным выражением лица стоял Мордеран. В руке у него был пистолет. Впервые за время своего заключения Лютер увидел вооруженного космодесантника. Губы Мордерана беззвучно двигались, он раскачивался взад-вперед, будто споря сам с собой.
Лютер снова перевел взгляд на болт-пистолет. Искусная работа. На главном блоке — инкрустированный зеленым и черным камнем символ Темных Ангелов. Он почувствовал запах свежей смазки: от Мордерана пахло очищением.
— Ты хочешь что-то спросить? — тихо спросил Лютер. Бывшему Великому Магистру не очень нравилось выражение лица его пленителя, но безучастно наблюдать за происходящим не хотелось.
Мордеран уставился на него и поднял пистолет.
— Это ты велел мне схватить его, — прорычал космодесантник. Он обвиняюще ткнул пальцем в Лютера. — Ты!
Сожаление, как волна, пробежало по лицу Верховного Великого Магистра, и на мгновение он остановился, опустив руку. Лютер прикинул, что между ним и космодесантником — всего полдюжины метров. Если он будет достаточно быстр…
Ему по-прежнему не хватит сил, чтобы вырвать оружие из рук полностью трансформированного космодесантника. И попытка, несомненно, вызовет мгновенную реакцию, скорее всего, смертельную для него. Первая реакция легионера на физическое воздействие, особенно неожиданное, — убить, а не ранить.
Лютер все равно испытывал искушение. Не от недостатка свободы, но из-за самого желания освободиться. Относительное постоянство, которым Лютер наслаждался в плену у Мордерана, открыло в его сознании новые глубины, куда могло проникнуть прежнее безумие. Эти глубины все еще ждали его. Последний скачок во времени уже начал разъедать мысли.
Сколько же времени прошло? Наверняка годы, а может быть, даже десятилетия? Скорее всего.
С тех пор, как Калибан погиб, прошло по меньшей мере три тысячи лет, из которых дней сорок Лютер все же помнил — смутно, но хоть сколько-нибудь. Еще много дней он провел в бреду и ярости, когда видения сдавливали его разум, как петлей, тело сковывали цепи, а кричащие лица постоянно требовали покаяния, которого он не мог предложить никому, кроме Льва.
Лютер понял, что его мысли уже тают, будто сон, как вдруг почувствовал, что к его щеке прижато холодное дуло болт-пистолета.
— Ты — яд, — прорычал Мордеран.
— Может быть, ты и прав, — ответил Лютер, закрывая глаза.
Он ждал, медленно дыша. От давления пистолета у него заболело лицо, но он был рад этому ощущению, которое удерживало сознание в настоящем. Если ему суждено умереть, он умрет здесь, а не в бреду каких-то видений и галлюцинаций.
— Твое вранье нас едва не погубило!
Лютер хотел отринуть обвинение, но промолчал, чтобы не спровоцировать Мордерана. В конце концов, Лютеру казалось, что он еще не готов уйти. Он не умрет без встречи с человеком, которого предал. Он не умрет, не объяснив, почему отвернулся от него и насколько сожалеет об этом теперь.
Приоткрыв глаза, он покосился на Верховного Великого Магистра. Блеск в глазах этого человека говорил о страсти, подобную которой Лютер никогда не видел у космодесантника. Предполагалось, что Космический Десант должен быть подготовлен к психическим перегрузкам, набран из самых сильных духом, чтобы противостоять любым напастям.
Мордерана выдавало выражение лица: его страх таился внутри, не снаружи. Врагом Великого Верховного Магистра был он сам, в мыслях или наяву. Что же он натворил? В последний раз они говорили о лорде Сайфере. Мордеран говорил о союзе. Неужели он каким-то образом вступил в переговоры с врагом, которого преследовал? Торговался с ним?
Мордеран всмотрелся в Лютера, и их взгляды встретились. Десантник отступил назад и вытянул руку, дуло болт-пистолета затряслось в воздухе.
— Сегодня твоей лжи придет конец!
Лютер вздрогнул. Рявк болт-пистолета пронесся по комнате, через мгновение тело Мордерана тяжело ударилось об пол. Он ошеломленно уставился на труп. На месте, где несколько секунд назад была голова магистра, теперь темнело кровавое месиво.
Его взгляд скользнул к болт-пистолету, все еще зажатому в правой руке космодесантника. Дым от выстрела струился из ствола и отлетал к теням у двери камеры. Лютер наклонился, чтобы схватить оружие, его покрасневшие глаза сверкнули надеждой.
Но пальцы лишь скользнули по воздуху.
Следующие дни прошли в веренице отрывистых видений и застывших образов, которые разорвали последние связи с настоящим. Лютер плыл по их течению. Он снова погрузился в воспоминания и видения, не в силах разобраться в происходящем. Но он понимал, что мысли вновь перемешались.
Лютер кричал и плевался, осыпал бранью тюремщиков и выкрикивал все, какие знал, ругательства и проклятия Смотрящим-во-Тьме. Он угрожал и уговаривал, умолял и рыдал, требуя, чтобы Лев выслушал его, чтобы Лев освободил его от этого страдания.
В слишком краткие мгновения ясности он смотрел со стороны на свое жалкое существование и плакал.