Лютер: Первый из падших

На некоторое время я и сам выбросил их из головы. Кампания против Великих Зверей охватила весь Калибан и шла далеко за пределами влияния Альдурука и моей тайной библиотеки. Поначалу обман не давал мне покоя. Я был уверен, что за время моего отсутствия книги обнаружат. Сначала выдумывая причины вернуться в Ангеликасту, а затем отбрасывая их, я боролся с собственной совестью. Книги были надежно сокрыты, а я носил титул Великого Магистра Ордена и, следовательно, находился вне подозрений. Но чем дольше я не видел тех книг, тем меньше о них думал. К окончанию нашей кампании я почти забыл о них.

Все мы знаем, что произошло дальше: прибытие Первого Легиона и Императора. То было время потрясений и открытий, и мое понимание Вселенной расширилось так, как я не мог и представить. С приходом Империума старинные калибанские народные легенды уже казались старомодными по сравнению с новыми знаниями. Калибанская культура превратилась в детские сказки.

И все же за это время у меня не возникло желания ни рассказать кому-то о существовании книг, ни уничтожить их, исполнив обещание. Несмотря на всю суматоху приведения Калибана к Согласию и поглощения Ордена Легионом, я по-прежнему скрывал запретные книги. Я помню, как я оправдывался перед собой, если мне вообще нужно было это делать. Всего лишь напоминание о былом Калибане. Обычный сувенир. Не более.

Мы присоединились к Великому Крестовому Походу, затем привели к Согласию Сарош. И, возможно, именно там маленький осколок предательства проник немного глубже. Раной, разделившей меня и Льва, были не книги, но сама тайна их хранения.

Естественно, в то время я об этом не думал. Сарош просто обострил горечь множества напрасных надежд и разочарований, копившихся с тех пор, как Империум захватил мир, который мы делили с братом. Лев никогда уже не становился прежним после того, как узнал свою истинную природу. Леса воспитали в нем зверя. Мы превратили его во владыку рыцарей. И то, и другое были гранями чего-то совершенно иного, непредставимого для нас.

До сих пор я не знаю, как Лев узнал о моменте моей слабости. Каким-то образом он понял, что мне было известно о покушении на Сароше. Думаю, Захариил — единственный, кто был в курсе происшедшего, хотя никогда нельзя сбрасывать со счетов Смотрящих-во-Тьме. Они видят все, но мало говорят.

Я был изгнан на Калибан за мгновение нерешительности. Я был зол и затаил обиду на брата. Из-за моих колебаний я оказался ненадежным в глазах Льва, хотя он и скрыл изгнание под видом высокого доверия. Неудивительно, что по возвращении в родной мир негодование подтолкнуло меня к тому, в чем я так долго себе отказывал. Я был бесконечно предан Льву, но его краткое, как удар сердца, недоверие сбило меня с пути.

Я не пытаюсь оправдаться, ибо рот мой извергал лишь ложь, чтобы убедить себя в собственной правоте и неправоте Льва. Как он посмел? Как посмел этот сын Императора изгнать меня за то, что я спас его шкуру, когда он был на волосок от смерти?

Упертость? Это еще мягко сказано. Но я обозлился, приумножив обиду, и охотно попался в ловушку книг, как младенец, присосавшийся к груди матери.

Я помню, как вошел в хранилище, где прятал остатки библиотеки Люпуса, ибо большая часть книг действительно не несла никакого вреда и своим открытым существованием обеспечивала хорошее прикрытие для менее безопасных трудов. Потайным ходом я прошел через внешнюю библиотеку в комнатку внутри; я скрывал ее более примитивными способами, чем те, к коим прибегал для хранения более поздней коллекции. Удивительное дело, за все это время ни одна живая душа не прикоснулась к книгам, хотя их влияние было чудовищно сильным. Я предположил, что библиотека долгое время была просто заброшена. Когда Император захватывает ваш мир, кого заботит какая-то коллекция ветхих заплесневелых книг?

Так мне казалось раньше, но теперь я подозреваю, что хранилище обладало особой аурой, если не собственной волей. Приближаясь к нему, я сам испытывал тревогу и какую-то опаску. Я бы сказал, что даже слышал шепот запретного знания, но его я познал много позже. Несмотря на то, что книги, хранившиеся рыцарями Люпуса, послужили склоном, по которому я скатился в пропасть, они были всего лишь введением в тайное искусство и мало что значили по сравнению с теми, которые предоставили мои более поздние союзники.

Простите мне беспорядочность этого повествования — последствие моего расколотого временем бытия. Даже сейчас, когда я рассказываю эту историю, все события в ней происходят единовременно, и так трудно отделить начало от конца, точку отправления от конечной. Я переживаю все заново.

Я едва помню, о чем были эти книги. Я думал о том, что Лев хотел их уничтожить, и потому, читая их, я бросаю вызов его воле. Как-то капризно для Великого Магистра Ордена, но таковы были мои мотивы.