Люцифер и семеро козлов

Сеня вспомнил одну из последних служб в Никольской церкви, посещенную им по просьбе ныне покойных родителей. Ему запомнилась не столько сама литургия, сколько местный настоятель: усатый, высокий и очень тучный дядька с упоением рассуждал о необходимости поста, который сам, если судить по размерам огромного пуза, бескомпромиссно презирал. Впрочем, это не мешало слуге божьему поучать других, разглагольствуя о вреде чревоугодия. Сей факт показался Сене до чёртиков забавным.

Конечно, огромного живота слишком мало для объявления священника христопродавцем и «барыгой», однако, многие прихожане Никольской церкви считали настоятеля храма, пусть не первым, но вторым, как минимум. Настоятель — Панас Михайлович Копеечкин, прослыл редкостным жадиной даже среди окормляемой им паствы. Упрекнуть этого замечательного человека в отсутствии коммерческой жилки, значило бы не упомянуть один из его самых больших талантов. Бизнесмен от Бога восстановил полуразрушенный храм, отстроил себе очаровательный двухэтажный коттеджик в пригороде, нанял штат работников и превратил храм в высокорентабельный бизнес-центр.

На литургии Панас читал псалмы очень быстро, тараторя так, что даже старенький дьяк и певчие с трудом разбирали его слова. Это, конечно, было не очень удобно, а некоторым прихожанам и вовсе казалось совершенно возмутительным, но зато оставалось время на дополнительный платный молебен, который батюшка сделал обязательной частью службы. Во время молебна по залу шастали четыре старушки с подносами, которые смотрели на прихожан как на исчадия ада и бормотали себе под нос проклятия, ежели те подавали хоть немного меньше пятидесяти рублей. А во время проповеди батюшка отчитывал скаредных христиан, как он любил говорить, «о гузне своём радеющих и о душе не помнящих». Впрочем, новенький лексус и очаровательный двухэтажный коттеджик, тонко намекали, что батюшка и сам из помнящих не только о душе, и радеющих о разных частях тела.

Конечно, состояние господин Копеечкин сколотил не на бабульках с подносами, хотя, безусловно, лишние пять-пятнадцать тысяч после каждой литургии были приятным бонусом. Хорошая машина, недурственный домик и радующий большим количеством нулей счёт в банке появились у настоятеля Никольской церкви благодаря впечатлительным бизнесменам-меценатам, государственным грантам и бессовестно грабительским тарифам в церковном прейскуранте.

«Интересно, служит ли ещё Панас Михайлович? Есть у меня такое чувство, что это именно тот священник, который согласится продать душу!» — подумал Сеня, доедая жареную картошку.

Тем временем Стикс уже справился со своей порцией.

— Эх, хорошо, но мало, — вздохнул бес.

— Нормально, — возразил Сеня. — А то будешь как Панас Михайлович Копеечкин!

— Позволь узнать, кто сей достойный господин? Или, может не очень достойный?

— Искренне надеюсь, ты прав — вот именно, не очень достойный. Есть у меня на примете один батюшка, раздери его в канитель. Даже мои покойные родители к нему в храм отказывались ходить после того отпевания маминой подруги.

— Жаден? — поинтересовался Стикс, наливавший в чашку свежий ароматный кофе.

— А то! Сказать жаден — ничего не сказать! Хрен его знает, готов ли Копеечкин продать душу, однако проверить определенно стоит. Вполне возможно, это наш клиент.

— Ну вот! — воскликнул бес, сделав маленький глоток из чашки. — Я же говорил, сыскать попа христопродавца очень просто. Это ж не иголка в стоге сена, в самом деле!

После завтрака Сеня полез в шкаф и отыскал чемоданчик, на боку которого «краснел» крестик.

«Красный крест на чемоданчике, в котором лежит плата за душу священника. Символично, что тут скажешь!» — подумал он, набивая медицинский чемодан купюрами, извлеченными из кошелька, в котором всегда есть новенькая пятитысячная, отпечатанная на адском принтере каким-нибудь Стиксовым собратом.

Сеня вызвал такси и уже через пять минут ехал в Никольскую церковь вместе с бесом, обречённым следовать за ним по пятам. Стикс тихонько сидела сзади, стараясь не шуметь, чтобы у водителя не появилось лишних вопросов. Поездка заняла с четверть часа, не больше.

Рассчитавшись с водителем Сеня, вышел из машины, держа в руках чемоданчик, набитый деньгами, и подождал, пока бес вылезет, прежде чем захлопнуть дверь. Таксист удивился, обратив внимание на странный маневр, но решил воздержаться от лишних вопросов к пассажиру, расплатившемуся «пятериком», хотя язык чесался ещё как, что в общем нисколечки не удивительно — он не был исключением и тоже страдал излишней болтливостью, характерной для представителей этой профессии. Стикс посмотрел на трехкупольную церковь, скривив морду так, будто проглотил столовую ложку горчицы, закусил свежим хреном, а затем запил и без того малоприятную трапезу рыбьим жиром.

— Что-то не так? Вижу, тебя слегка плющит и колбасит, а? — поинтересовался Сеня, закуривая сигарету. — Давай отойдём подальше, не хочу у входа «паровозить».