Лютый остров

– Кмелты тоже язычники, однако рабы Аваррат без зазрения совести используют магию, дарованную лживыми кмелтскими богами, – насмешливо сказал Альтаир и прикоснулся к наручу на своей руке. Он отвечал Ниязу, но глядел при этом на Рустама. И тот снова вспомнил прошлую ночь, игру пламени на бронзе, внимательный, одобрительный взгляд поверх языков костра...

– А во что веришь ты, шимран-бей?

Над этим вопросом нечего было раздумывать.

– В непогрешимость моего господина, – твердо ответил Рустам.

Альтаир чуть улыбнулся и покачал головой.

– Это плохая вера. Я понимаю ее, но она плохая. Все вы, служащие своим господам, – евнухи. Только тебе Ибрагим отрезал кое-что не меж ног, а вот здесь, – сказал он и, подступив ближе, постучал по лбу Рустама костяшкой согнутого пальца.

Рустам отскочил, горя от гнева и унижения. Лоб его там, где прикоснулся палец ассасина, казалось, пылал свежим клеймом. Наблюдавшие за ними солдаты издали изумленно-гневные возгласы. Нияз – так просто застыл, потрясенный такой наглостью. Совершенно забывшись, Рустам рванул из ножен ятаган.

– О да, шимран-бей, проучи его! – воскликнул Нияз, и на Рустама этот крик произвел воздействие ушата холодной воды. Несколько мгновений он еще стискивал рукоять меча взмокшей, подрагивающей от нетерпения рукой, потом с силой загнал ятаган обратно в ножны.

Альтаир смеялся ему в лицо.

– Видишь? – воскликнул он, широко разводя руки в стороны и открывая беззащитную, прикрытую одной лишь туникой грудь. – Видишь, что творит с тобой твоя вера? Она даже не дает тебе обрушить клинок на зарвавшегося раба, потому что твой господин не дал тебе права на это. Ты спишь, ешь, думаешь, убиваешь, дышишь по приказу своего господина. И кто из нас раб? Это не вера, шимран. Она не изнутри тебя.

Рустам глядел на него, тяжело дыша. Солдаты наконец поняли, что негоже глазеть на унижение командира, тем более негоже, что, будучи преданным слугой Ибрагима-паши, он ничего не мог поделать с этим унижением. Даже Ниязу хватило ума наконец пробормотать что-то и, вдруг засуетившись, отойти в сторону. Караван был уже почти готов к отбытию.

– И снова прошу тебя: не сердись, – сказал Альтаир очень тихо. – Однажды ты, быть может, поймешь, что я пытался тебе сказать. А если я не прав, меня постигнет кара. Это моя вера – помнишь? В отличие от твоей, она равно жестока и равно справедлива ко всем, включая меня самого.

Сказав это, он отвернулся и вскочил на коня.

Тяжелым шагом выбивая бурую пыль из земли, Рустам последовал его примеру.

* * *

Город – пыльный и скучный Вилгинь, громоздившийся среди степи грудой грязно-серого камня, – встретился им в конце дня, и Рустам приказал обминуть его. Две дороги вели от Вилгиня на север, и одна из них была довольно широкой и достаточно удобной для запряженных в паланкин мулов. Это стало первым значительным облегчением за последние дни, и Рустам вздохнул, но тут же приказал себе сохранять бдительность. Он поверил ассасину, и может статься, сегодня же ночью поплатится за это жизнью. Но чутье подсказало ему поступить так, и он так поступил, вопреки разочарованным вздохам солдат, предвкушавших теплый ночлег, свежий кумыс и ласки продажных женщин, а также вопреки ворчанью Нияза. Демоны забери его, этот шимридан слишком много себе позволяет. Рустам с самого начала был не рад, что ему навязали этого прощелыгу, богатейского сынка, чтоб Рустам стал очередной ступенькой в его головокружительной карьере. Следует быть с ним строже – ни одна победа и ни один успех не должны даваться чересчур легко, иначе они обесценятся.

Следующую ночь вновь встретили в степи, однако она не обещала быть столь ясной, как предыдущая. Набежали облака, и хотя они усмирили жару, пасмурное небо внушало безотчетную тревогу. Рустам рассылал разведчиков, чтобы удостовериться в безопасности предстоящего пути, и все они вернулись с добрыми вестями, но и это его не успокоило. То самое чутье, которое велело ему послушаться совета Альтаира, теперь заставляло шимрана тревожиться и ждать скорой бури. Что-то будет этой ночью, он знал – и впервые жалел, что не внял увещеваниям Нияза и велел снять с ассасина цепи. Да, на словах выходило, что до ворот Аркадашана они вынуждены быть заодно... но слова часто лгут.

В ту ночь Рустам выставил не троих часовых, а пятерых, и сам встал в первую смену дозора. Шатер на сей раз поставили только один, а паланкин разместили не у отдельного костра, а рядом с шатром. Это, конечно, тревожило покой «дикого цветка», но не до диких цветов было сейчас Рустаму. Он стоял на часах, сжимая рукоять меча и напряженно вслушиваясь в шорохи ночи, подбираясь от каждого подозрительного звука, но то лишь кроты и ящерицы возились в траве, заглушая мерный стрекот сверчков.