Лютый Зверь. Игра. Джон – Ячменное Зерно

В тот вечер, когда был назначен матч, Мод Сенгстер решилась на поступок, уже окончательно нарушающий всякие правила приличия, хотя никто о нем не разболтал и общество шокировано не было. Сотрудник редакции провел ее под своим покровительством на место у самого ринга. Волосы и лоб она спрятала под широкополой мягкой шляпой, а длинное мужское пальто закрывало ее всю до самых пят. В густой толпе никто ничего не заметил, и даже газетчики, хотя и сидели на скамьях прессы, прямо против Мод, не узнали ее.

По новым правилам никаких предварительных выступлений не полагалось, и не успела Мод сесть, как рев и аплодисменты встретили появление Ната Пауэрса. Он шел по проходу, окруженный секундантами, и девушка почти со страхом смотрела на его огромную тушу. Но он, ухмыляясь бурным приветствиям публики, нырнул под канат с такой легкостью, будто весил вполовину меньше. Красотой он похвалиться не мог. Все в нем напоминало о его профессии, о присущей ей зверской грубости – и расплющенные уши и сломанная переносица, – видно, хрящи были так исковерканы, что никакое искусство хирурга не смогло восстановить форму носа.

Снова взрыв аплодисментов и крики – это приветствовали выход Глендона. И Мод с волнением следила, как он нырнул под канат в свой угол. Прошла скучная церемония представлений, взаимных приветствий и вызовов, и только тогда боксеры сбросили халаты и в одном трико встали лицом к лицу. Сверху их заливал яркий свет юпитеров – готовилась киносъемка; и, смотря на обоих противников, так непохожих друг на друга, Мод угадывала чистокровную породу в Пате, а лютого зверя – в Пауэрсе. Оба как нельзя лучше воплощали эти два понятия. Глендон – безукоризненно сложенный, с тонким лицом, весь плавный, мощный, прекрасный; и Пауэрс – почти бесформенный, узловатый, густо поросший шерстью.

Когда оба застыли в позиции перед камерой кинооператора, Глендон случайно посмотрел под канат и остановил взгляд на лице девушки. И хотя он не подал виду, сердце у нее дрогнуло: Пат явно узнал ее. Но тут прозвучал гонг, распорядитель крикнул:

– Время!

И бой начался. Это был великолепный матч. Ни крови, ни грубых ударов – оба противника бились ловко, умело. В начале первого раунда они только прощупывали друг друга, но для Мод Сенгстер вся эта игра, ложные выпады, хлопки перчаток – все казалось необыкновенно увлекательным. А потом, во время самых решительных схваток, ее спутнику то и дело приходилось касаться ее плеча, чтобы сдержать ее и напомнить, кто она такая и где находится.

Пауэрс боролся легко и чисто, как и подобало победителю в десятках состязаний, и его восторженные поклонники аплодировали каждому искусному выпаду. Но он зря не расходовал силы и только иногда, в напряженной схватке, дрался так, что вся публика с ревом вскакивала на ноги в уверенности, что он сейчас положит противника.

Именно в такой момент, когда Мод по неопытности не могла понять, что Глендон только что ушел от серьезной опасности, сотрудник редакции наклонился к ней и сказал:

– Пат непременно победит, будьте уверены. Он бьет наверняка, ему никто не страшен! Но побьет он Пауэрса на шестнадцатом раунде, не раньше!

– А может быть, и позже? – спросила Мод.

Она чуть не расхохоталась, когда ее спутник решительно отмел это предположение: ей-то лучше было знать!

Пауэрс славился своим умением наступать на противника без передышки, от раунда к раунду, и Глендон охотно принимал эту тактику. Защищался он изумительно и только изредка, чтобы подогреть интерес в публике, переходил в наступление. Правда, Пауэрс заранее знал, что ему предстоит нокаут, но все же он достаточно давно выступал на ринге и понимал, что незачем ему отказываться от победы, если представится возможность. Слишком часто его самого подводили и предавали, – чего же ему стесняться с другими? Удастся нокаутировать противника – хорошо, и пусть весь синдикат проваливает к чертям. Благодаря ловкой подготовке в печати публика была убеждена, что наконец-то Глендон-младший встретил более сильного противника. Но в душе Пауэрс отлично сознавал, что на сей раз он столкнулся со своим победителем. Не раз в бурной схватке он чувствовал тяжесть его кулака и знал, что Пат нарочно смягчает силу удара.

Для самого Глендона несколько раз во время боя наступали такие моменты, когда малейшая оплошность, малейший просчет могли подставить его под удар тяжелого, как молот, кулака противника и принести ему поражение, но в нем жила почти сверхъестественная способность точно ощущать время и дистанцию, и он не терял уверенности в себе, хотя несколько раз попадал в очень трудное положение. Никогда еще он не проигрывал, ни разу не был сбит с ног и всегда чувствовал себя настолько сильнее противника, что даже не помышлял о нокауте.

К концу пятнадцатого раунда оба бойца были в отличной форме, разве только дыхание у Пауэрса стало чуть прерывистее, и многие зрители в первых рядах уже бились об заклад, что он «выдохнется».

Перед ударом гонга, возвестившим шестнадцатый раунд, Стюбнер наклонился к самому уху Глендона, сидевшего в углу, и прошептал: