Ливень в графстве Регенплатц

– Хорошо, я уйду, – проговорила Патриция. – Я не стану вмешиваться в твои дела. Но знай, твоя грубость больно ранила меня, обидела.

Женщина сделала паузу, ожидая услышать извинения сына, однако они не последовали. Густав молчал, и его синие глаза продолжали излучать холодное равнодушие. И тогда обида переросла в злость.

– Почувствовал власть над людьми, силу? Угрожаешь родной матери? Не гневи меня!..

– А то что?

– Я тебя прокляну.

–И это мой сын, мой сын! Ради рождения которого я рисковала жизнью! Из-за которого я спорила, воевала с мужем! Я покрываю его убийство, я простила ему смерть моего любимого супруга, а он смеет мне грозить, закрывает мне рот, отталкивает от себя! За что мне такое, матушка!

Дав волю рыданиям, Патриция жаловалась своей матери Магде Бренденбруг. Старая женщина сидела молча, не перебивая стенания дочери, и по её застывшему лицу нельзя было определить, какие эмоции вызывали в её душе эти жалобы.

– Не ожидала я, что Густав станет столь жесток ко мне, – продолжала Патриция, утирая влажным платком слёзы. – Я же всегда помогала ему, защищала. Молилась за него! Неужели он всё это забыл? Если б вы видели взгляд его, такой холодный, что казалось, упади я в тот момент замертво, он не пожалел бы меня, а может даже и обрадовался бы.

– Ну, это ты преувеличиваешь, – отмахнулась Магда.

– Вовсе нет. Вы говорили, что мы сами взрастили в Густаве жестокость. Что ж, я согласна. Но не жестокость же к родной матери, от которой он видел только добро и ласку!

Стерев со щёк ручейки слёз, расстроенная женщина несколько раз печально всхлипнула. Горько, как горько на душе. Даже когда она узнала об измене Генриха, ей не было так обидно, даже когда в её доме появился сын от его любовницы, она не чувствовала себя столь оскорблённой. Но несмотря ни на что, материнская любовь не угасла, не стихла, не замерла, сердце по-прежнему болело за единственного сына.

– Сегодня уже второй день, как умер Берхард, – проговорила Патриция, стараясь успокоиться.

– Ты всё ещё ждёшь исполнение заклятия ведьмы? – спросила Магда.

– Жду, – призналась Патриция. – Мне действительно страшно за Густава. Я смогу успокоиться, только когда закончится завтрашний третий день.

– Ну, а у меня веры в это заклятие нет, – спокойно отозвалась Магда. – Его условия обойдены, обмануты. Густав останется жив, вот увидишь. А тебе, дорогая, я вот что посоветую. Не мешай мальчику. Он уже вырос, и ты должна принять это. Отпусти его от опеки своей, дай ему свободу. Густав не глуп, да и отец успел научить его быть хозяином и господином. Извини, но я всецело на его стороне во всём.

– И даже в его жутком намерении устроить этот ужасный суд над Кроненбергом?

– Да. Я считаю, что Густав правильно поступает.

– Но Фридрих знает, как Кроненберг был предан Генриху, и потребует весьма весомых доказательств его вины.

– Предателем может стать даже старый верный друг. Я уверена, Густав сумеет составить и предъявить такие доказательства, иначе он не затеял бы этот показательный суд.

Патриция растерянно пожала плечами. Не ожидала она, что мать поддержит не её ноющее сердце, а жестокость Густава. И не только жестокость, но и нелепость планируемых поступков.

– А как он поступает с Греттой Хафф, – продолжала недоумевать Патриция. – Густав угрозами заставляет её идти под венец.

– Пусть она скажет спасибо, что Густав берёт её в законные жёны, а не насилует, словно рабыню, – холодно ответила Маргарет; судьба девушки её совершенно не интересовала. – Если у девчонки есть ум, она сможет стать счастливой.

Гретта Хафф сидела у открытого окна и тоскливо смотрела на залитый солнечным светом сад. Теперь, когда она заперта в своей комнате, это стало её единственным развлечением: смотреть в сад и думать, думать и смотреть в сад. Там, в этом мире за окном всё было красиво, ярко, свежо и свободно, а здесь, в её жизни царили темнота, печаль и угнетение. Если бы можно было сбежать, оставить мрак и уйти в свет! Гретта выглянула в окно и посмотрела вниз – высоко, и вдоль стены рос колючий шиповник.

– Даже не думайте об этом, госпожа! – испуганно воскликнула Лизхен, заметив движение хозяйки.

Гретта выпрямилась и, слабо улыбнувшись, повернулась к подошедшей к ней молодой женщине.

– Что ты, Лизхен, я и не собиралась оканчивать жизнь свою, – тихо проговорила она, успокаивая служанку. – Я просто вдруг подумала, а можно ли сбежать отсюда?

– Сбежать?

Лизхен приблизилась к окну и, перегнувшись через подоконник, тоже взглянула вниз.

– Ой, здесь понадобится верёвочная лестница, – с серьёзным видом констатировала она. – Или хотя бы крепкий канат. И хорошо бы раздобыть мужское платье.

Молодая женщина отвернулась от окна и внимательно осмотрела комнату.

– Можно связать шторы, покрывало… – продолжала она рассуждать, уже готовая начать действовать. – Они крепкие. Можно добавить простыни… Мужское платье не достать… Если только… можно разрезать юбку и обернуть её вокруг ног наподобие штанов и перевязать лентой…

Однако Гретту планы служанки только позабавили.

– Ну что ты такое выдумываешь, Лизхен? – с улыбкой останавливала она фантазии служанки.