Ливень в графстве Регенплатц

Но ответом его никто не удостоил. Патриция запечатала письмо, встала из-за стола и подошла к гонцу.

– Очень быстро, сегодня же, доставь письмо графу Регентропфу, – приказала женщина.

Гонец взял письмо и, поклонившись, покинул покои.

Ну, вот и всё. Кажется, все дела завершены.

– Я пришлю сейчас служанок, чтобы они подготовили Густава к похоронам, – добавила Патриция.

Повернувшись к лекарю Гойербаргу, она слабо улыбнулась ему, подошла.

– Спасибо вам, гер Питер за ваше мастерство, – произнесла женщина. – За верную службу фамилии Регентропф. Вы всегда стояли на страже здоровья всей семьи. Отдельный поклон вам от меня за то, что помогли рождению сына моего.

– Я всегда был и остаюсь преданным слугой фамилии Регентропф, – поклонился лекарь, не совсем понимая, к чему сейчас вся эта речь.

– Прошу вас, продолжайте хранить жизни этой семьи и далее.

– Будьте в этом уверены, ландграфиня. Если хотите, я останусь и прослежу за работой слуг. А вам следует отдохнуть, постараться успокоить разум и сердце. Завтра предстоит трудный день.

– Да. Благодарю вас, добрый мой человек. Я отдохну, обязательно. Но сначала завершу ещё одно важное дело.

Патриция подошла к кровати. Теперь даже в слабом свете свечей была заметна бледность на лице Густава. Женщина провела ладонью по охладевшей щеке сына, наклонившись, поцеловала в холодный лоб.

– Я не покину тебя, сынок, – прошептала она.

Патриция больше не плакала и была спокойна. Может, слёзы иссякли, а может, душа устала. Женщина выпрямилась, отвернулась от ложа и, степенно ступая, покинула комнату сына.

Свернув в северное крыло, Патриция зашла в покои своей матери. Магда при помощи служанок уже готовилась ко сну. Кровать её была расстелена, седые волосы распущены.

– Как поздно ты зашла ко мне, Патриция, – заметила Магда Бренденбруг, повернувшись к дочери. – Случилось ли что?

– Случилось, матушка, – тихо сказала Патриция. – Густав умер.

Старая графиня замерла. Эта страшная новость, словно тяжёлый снежный ком, обрушилась на неё. Что сказать, Магда не знала – слова исчезли из разума её. Что делать теперь, она не ведала – чувства оцепенели в душе её. Даже взор давно ослабших глаз покрыл серый туман. Женщина лишь прижала руку к застывшему сердцу и сгорбилась под тяжестью застрявших в горле рыданий.

– Прощайте, матушка, – словно издалека, донеслись до слуха Магды тихие слова. – Прощайте и простите.

Но старая женщина слишком глубоко утонула в трясине проявившегося горя, она уже не слышала.

Патриция закрыла дверь, вынула факел из держателя на стене и, освещая себе дорогу, направилась в тёмный проём к крутой лестнице, ведущей на залитую дождём площадку северной башни.

День клонился к вечеру. Тяжёлый суетный день. Наконец-то он подходил к концу. Усталая Гретта сидела на скамье, прислонившись спиной к стене, и задумчиво перебирала складки своего чёрного траурного платья. Все принимавшие участие в похоронах разошлись по своим комнатам. Кроме Гретты в рыцарской зале остались лишь её отец, да граф Норберт фон Регентропф. Норберт стоял у окна и с бесконечной печалью в глазах всматривался вдаль. Долгое время в зале висела скорбная тишина, нарушаемая лишь щебетанием птиц за окном да шуршанием ветра в листве деревьев. Природа радовалась лету, теплу ласкового солнца, и ей не было дела до людского горя.

– Как ужасно… Как страшно… – произнёс Норберт, не отрывая взор от дали. – Буквально за несколько дней вымерла вся семья моего брата. Он с женой и двое его сыновей… Ужасная трагедия.

– Это я во всём виновата, – тихо отозвалась Гретта. – Если бы я не приехала сюда…

– Не наговаривай на себя, дочка. – Рюдегер Хафф приблизился к дочери и участливо положил руку ей на плечо. – Ты абсолютно ни в чём не виновата.

– Всё началось из-за меня…

– Всё началось очень давно, Гретта, – сказал Норберт. – В этом доме уже много лет царствовали ненависть и горькая обида. Враждовали братья, враждовали супруги, враждовали родители и дети. Отсюда прогнали любовь. Закрыли дверь перед уважением и терпимостью. Кто в этом виноват? Да все понемногу. Даже я в какой-то степени повинен. В своё время не смог убедить Генриха оставить Берхарда на воспитание Ахиму Штаузенгу. Мне нужно было быть более настойчивым. Но теперь уж поздно об этом говорить.

Норберт утёр ладонью скатившуюся на щеку слезу. Его сердце и разум никак не могли смириться с мыслью, что семьи его родного старшего брата более не существует. Происходящее всё ещё казалось ему страшным сном, который обязательно скоро должен закончиться. Тяжело вздохнув, Норберт попытался скинуть с сутулых плеч горе и вернуться к жизни. К жизни, которая продолжалась, несмотря ни на что. Мужчина отвернулся от окна и прошёл к своим собеседникам?

– Как вы планируете продолжать жизнь свою, фрау Гретта? – поинтересовался Норберт у молодой женщины.

В ответ Гретта лишь пожала плечами. Она ещё не ставила перед собой такой вопрос.