Ливень в степи

На осеннем ветру зябко, мир стал неуютным, ветер пронизывает насквозь. Жаргалма вспомнила, что мать дала ей спички, собрала сухого хвороста, разожгла костер.

Хорошо у костра. Жаргалма подкладывает в огонь сухие ветки, думает о своей участи. «Для чего я живу? - с тоской размышляет она. - Как избавиться от груза, что придавил душу? Почему я должна терпеть все муки? А что, если я повешусь?» Она с опаской глянула на летники, словно там могли узнать ее думы.

Рядом пасутся коровы, щиплют траву, вздыхают… Жаргалма как-то безразлично вспоминает Норбо: кажется все равно, приедет он за ней или нет. Она не знает уже, жила ли с ним целых три месяца, может, все это приснилось, привиделось…

Осенние дни короткие. Она не успела проголодаться, огонь не успел обглодать в костре сучки и ветки, а солнце уже на западе. Жаргалма уйдет, бросит в степи костер, который отдавал ей свое тепло. Никто не принесет к костру дров, он потускнеет, окутается горьким дымом, покроется серой золою и погаснет. Жалко, он ведь щедро светил, согревал… Жаргалме жалко костра, почему же никто не жалеет ее самое?

Пошел неприятный, тоскливый дождь. С низких, тяжелых облаков падают холодные крупные капли, словно кто-то ложкой черпает из ведра воду и разбрызгивает куда попало. Капли дождя падают вместе со снегом, его хлопья будто ожившие летние бабочки…

Жаргалма вспомнила, как летом пряталась от ливня в дупло лиственницы. Был красивый, белый дождь, сквозь него пробирались белые косые лучи.

Она погрела у костра руки и пошла за коровами, которые уже повернули к улусу. Он виднелся внизу сквозь суету снежных бабочек. Теперь синеватые дымы поднимаются над всеми летниками, только над юртой бедной бабушки Дулсай нет дыма: старуха ушла в страну богов, кто же зажжет огонь в ее земном очаге, ведь у нее нет ни детей, ни внуков…

На днях Жаргалма услышала от матери, что бабушка Дулсай часто жаловалась на тяжесть в груди, говорила, что скоро уйдет в другой мир. Узнав, что старушка больна, Жаргалма почувствовала некоторое успокоение: значит, не она убила ее своим пестрым языком.

Жаргалма хочет прогнать прочь печальные мысли, но они сами лезут к ней, как назойливые мухи, потом вдруг сворачивают на другую, протоптанную дорогу: «Приду домой, а там Норбо сидит, приехал за мной».

Чем ближе к дому, тем быстрее идут коровы, громче мычат: зовут своих повзрослевших телят.

В родном улусе ее не так сторонились, не избегали, как в улусе Шанаа. Некоторые соседи даже заговаривали с нею. Поздороваются, спросят:

- Почему твой муж не едет, Жаргалма?

- Мы поругались.

- Все забудется, помиритесь.

- Нет, однако…

В душе она ждала его с мучительным, настойчивым нетерпением. «Норбо хороший, он только в последние дни отвернулся от меня. Душа у него добрая. Мучается, наверно, ходит с болью в сердце».

У отца несколько коней, его часто заставляют дежурить с подводой в сомонном Совете. Он только уехал туда, как вернулся назад, сказал жене:

- Из города большой нойон-начальник едет. Утром встречать буду. Важный нойон, говорят…

Отец вставил в телегу боковые доски, положил побольше сена, на сено постелил два толстых войлока, чтобы мягко было, чтобы нойон не упал с телеги. Он всегда возил приезжих на одном коне, а тут велено пристяжного впрячь… У соседей занял высокую дугу, притащил откуда-то нарядную сбрую, хомуты, седелки. При царе с такой сбруей возили только самых высоких начальников.

Жаргалма смотрела на торопливые приготовления отца и не могла понять: почему отец так суетится, будто ему из дацана ламу сопровождать? Или нойон очень уж кичливый, какие были при царе? Видно, и аймачные начальники сильно тревожатся… Наказывают, чтобы пару коней выслали, чтобы сбруя была хорошая. Видно, этот нойон сидит у самой верхушки власти. Вот отец и суетится…

Мать посмеялась:

- Жирный, видать, нойон. Грузный, как Тобхой-лама, над которым во всех улусах смеются, того тоже одна лошадь таскать не может, пару запрягают.

Отец сначала хотел рассердиться, но потом сдержался:

- Я того нойона на весах не взвешивал, сколько в нем пудов, не знаю. Делаю, что мне велено.

Утром отец поднялся ни свет ни заря, выпил чашку чая и уехал за городским нойоном. Жаргалма погнала в степь коров. В ямках и канавках уже замерзла вода, льдинки блестят на солнце. В степи полно холодного солнечного сверкания. Жаргалма смотрит вокруг - как красиво! Смотрит и выдумывает сказку: «Кто-то богатый, добрый принес подарок своей невесте - широкое русское зеркало. А та заломалась, будто не рада подарку. Ну, парень обиделся, оставил зеркало в степи. Оно лежало до рассвета, как большое спокойное озеро. А перед тем, как я пришла сюда, по степи промчался табун диких коней, разбил зеркало вдребезги, вот осколки теперь во всех ямках, во всех канавках лежат». Жаргалма и правда слышала на рассвете, как в улусе лаяли собаки, словно гнались за тем табуном. Она тут же спохватилась: «Почему ко мне приходят такие странные мысли, неужели и другие так же думают? Или я вижу все чуть-чуть иначе, чем другие? Может, это хорошо - видеть все немножко не так, как есть на самом деле?»