Ливень в степи

Ламажапов надеялся, что его утуги трогать не станут. Его с другими не сравнишь, он ведь учитель, уважаемый человек… Давно не держит батраков, никому плохого не делает, со всеми живет в дружбе, всех угощает, нищих жалеет. Всем делится, даже своими знаниями. И Данзан Ламажапов шел на собрание так же спокойно, как вечерами ходил на занятия в школу.

Из школы ликбеза был принесен стол, накрыт материалом, таким красным, как флаг над крышей школы, таким широким, как сама земля. Вокруг стола было десять стульев. На них разместились представители аймачного центра и сомонного Совета, члены комиссии. Ананда примостился сбоку на табуретке.

Пока вслух читали постановление комиссии, было тихо. Все терпели, знали, что мешать нельзя. Дети и те не шумели. А как только кончилось долгое чтение, поднялся гул. Большинство было довольно, но не все поняли, где именно отведены им покосы, не сообразили сразу, где лучше земли, где похуже, но все радовались, что теперь не будет никакого сравнения со старым.

Ананда следил за бабушкой Борсой. Стриженая, седая, маленькая, она сидела, плотно сжав губы. На ней был коричневый халат, такой же кушак. На груди висели крупные четки, а на коленях она держала короткую толстую палку. На лице у нее не было ни радости, ни огорчения. Ананда подумал, что старуха не поняла, что стала хозяйкой доброго покоса. Вот поймет и вся засияет…

Из общего гула и шума вырывались чьи-то слова:

- Я ничего не прошу… Только, уважаемые члены комиссии, верните мне хоть половину моих зимников… Я всю жизнь… Как это можно? Остальное пускай глотают, пускай давятся…

- Ничего! И проглотим, и не подавимся.

- Садись, комиссия знает, что делает. Не ты ее избирал, не тебе и учить.

Тут раздался новый голос:

- Спасибо вам… Спасибо, улусники, спасибо, комиссия… - это проговорил старый Дарижап, размазывая грязь и слезы по своему темному лицу, по седым усам.

- Не нас, Советскую власть благодарите, - отозвался председатель комиссии.

Поднялась и старая Борсой. Она ни у кого не попросила слова, смотрела куда-то мимо людей и заговорила так, словно была в чем-то виновата. Голос у нее дрожал и срывался, будто она никогда в жизни не говорила, а всегда только горько рыдала. Все ждали, что она скажет слова благодарности, никто не поверил тому, что услышал.

- Уважаемые наши нойоны, - с великим трудом выговорила старая Борсой. - Я всю жизнь прожила без чужого покоса, без чужого добра… Мне и жить-то осталось мало… Ради всех богов, не давайте мне чужого, не надо мне… Пожалейте меня, не давайте мне покоса Данзан-бабая… Зачем мне его земля? Она мне поперек горла встанет… Я за всю жизнь чужой иголки не тронула.

Ананда не помнил, как вскочил со своего места. Он не понимал, что происходит. «Что она говорит? Столько лет прожила, неужели ребенком осталась? Выталкивает языком кусок изо рта… Не знает, как мы спорили, старались для нее…»

Старая Борсой села на свое место. Все молчали. Ананда тоже не знал, что сказать. В нем, всегда тихом, спокойном, все кипело и клокотало.

- Что вы за женщина, Борсой-абагай! - выкрикнул он, наконец, почти не помня себя. - Знаете ли, что вы говорите? Или кулаки с подкулачниками вас подучили? Может, вас сам Данзан Ламажапов запугал?

Ананда замялся, заторопился и в растерянности сел. Люди шумели, председатель звонил в колокольчик. И тут поднялся Шагдыр Савбуев. Два друга словно бы обменялись характерами: Ананда стал невоздержанным, горячим, а Шагдыр выглядел степенным, заговорил уверенно и негромко.

- Товарищи! - начал он. - Ананда Ямпилов напрасно видит в нашей Борсой-абагай подкулачницу… Она у нас самая честная женщина. Честнейшая из всех честных… Такая была всю жизнь, такая и сейчас. Она правду говорит, что никогда чужой иголки не тронула.

Она-то чужого не тронула, а у нее злые люди все отобрали. Не только землю, но и волю у нее забрали, желание лучше жить, теплее одеваться, сытнее кушать. Вот как ее ограбили… Это не она виновата, что отказывается от земли, которой владел Данзан Ламажапов. Это говорит наше глухое прошлое… С рождения ей внушили, что она всегда должна быть бедная и голодная. Это, мол, ее участь, ее судьба. А все хорошее, счастливое - все чужое, не ее. Вот она и не поняла, что сейчас происходит, даже испугалась, когда ей отдали кусок земли, на котором раньше косили другие. Но ведь этот покос Ламажапову не с неба свалился…

Шагдыр еще что-то хотел сказать, но тут на середину вышел Данзан Ламажапов, сорвал с себя желтый кушак с золотыми драконами, бросил на землю, на него швырнул халат, синий, как летнее небо, и шапку с собольей оторочкой. Ананде сразу вспомнился сон: неужели Ламажапов выхватит из-за голенища нож и пырнет себя в живот? Но Данзан-бабай только показал пальцем на свою одежду и проговорил:

- Мой покос разделили, теперь это делите.

За столом поднялся председатель сомонного Совета, дальний родственник самого Данзана, и отрубил злым, звенящим голосом:

- Что делить, что не делить - Советская власть знает. Надо было поделить землю - поделили. А свое барахло сами донашивайте.