Ливонское зерцало

Били в ворота и в стену тараны; стонали, скрипели железо и медь, осыпались под ударами камни и песок. Как будто знали русские, куда направлять свои тараны; невероятным образом угадывали они слабые места — или, может, подсказывал им кто-то... Ужасный крюк-разрушитель вдруг гигантским журавлём возвысился над Южной башней и стал выламывать зубцы с верха стены, рушить бойницы, сбрасывать пушки и пушкарей в ров. Русские баллисты забрасывали в замок огромные камни, которые сокрушали всё, забрасывали горшки с раскалёнными уголями, от которых тут и там занималось пламя, — точно летели горшки в деревянные пристройки, словно видели их штурмующие из-за стен.

Русские ратники — плечистые, бородатые, злые, громкоголосые — неудержимой лавиной лезли по многим лестницам на стену. И по всему полю, сколько было видно из замка, тащили ещё новые лестницы и бежали новые и новые бесчисленные ратники. В добротных кольчугах и латах, в кожаных доспехах, они ругались, и кричали, и призывали своих, и, запугивая, вращали безумными, налитыми кровью глазами. Их мечи, их бердыши, рогатины и совни были страшны, обагрены кровью. И кровью же ливонской были обагрены их лица.

Защитники замка стояли насмерть. Кнехты, отбросив щиты, потеряв шлемы, рубили мечами выраставшего перед ними врага. Когда ломались мечи, ударяли ножами; когда теряли ножи, вспоминали про кулаки и зубы. Рыцарю Якобу Визе не повезло. Он сражён был огромным копьём, заброшенным на стену баллистой. Копьё, легко пробив панцирь, вошло рыцарю в живот и вышло из спины. Так и сидел Якоб Визе, мёртвый, но не побеждённый, держась руками за древко, словно бы силясь переломить его. Рыцарь Эдвин Бурхард, отбросив аркебузу, которую уж некому было заряжать, ибо сложил голову расторопный оруженосец его, разил врага то мечом, то кулаком. Умело дрался рыцарь, легко славу стяжал, многих положил он ратников русских. Когда меч, встрявший в чьих-то доспехах, не смог освободить, рыцарь вынул из-за пояса верный клевец и оружием этим простым, но страшным пробивал русским ратникам щиты и шлемы, стальные нагрудники с лёгкостью пробивал. Феллинские рыцари сражались бок о бок с радбургскими. Один алебардой направо и налево колол, другой со всего плеча разил тесаком, третий мастерски орудовал Моргенштерном. Но силы их были на исходе. Хотя и не пятились ещё рыцари, всё труднее поднималась ударяющая рука.

Грохот и шум стояли невообразимые. Но над грохотом и шумом... будто стекая с небес, звучала музыка. Это рыцарь Герман Хагелькен, стоя над всеми на Западной башне, играл на своей лире. Пули и стрелы, посылаемые в него, пролетали мимо. Играл Хагелькен, закрыв глаза и сосредоточенно, напряжённо сведя брови. То метался по струнам неистово, то замирал смычок на грифе. Плакала лира. Белый плащ Хагелькена, развеваемый ветром, застилал небо, затмевал солнце...

— Рыцарь! Сражайся!.. — кричали Хагелькену.

Взглядывали на него из-под ладони, присматривались, но это, видели, не плащ его застилал небо и затмевал солнце, а дым, поднимающийся клубами над башней; и не белый это был дым, а чёрный.

Не слышал призывов рыцарь Хагелькен, ибо слышал сейчас он только лиру свою. Лира плакала.

Чудо из чудес!.. Пока доблестный рыцарь Хагелькен играл на башне, не могли русские — бесчисленные и сильные, решительные и злые — взять Радбурга. Все старания их разбивались о высокую стену, о крепкие башни; падали ратники со стен, скатывались с лестниц, роняли оружие, валились снопами.

— Сражайся, рыцарь!..

Но играл, всё играл, будто ворожил, Хагелькен, будто видел и понимал, мастер, более других.

Между тем разгорался сильнее в башне пожар. Жадный огонь быстро захватывал новые перекрытия. И уж за спиной у рыцаря прорывался он над кровлей беспощадной, всепожирающей короной. И вот не выдержали, лопнули струны на лире, и изогнулся, сломался смычок, загорелась рука, вспыхнул плащ, осенённый крестом Христовым, задымились седые волосы. Не унизив себя предсмертным криком, пал рыцарь, где стоял, смолкла его музыка на высокой, героической ноте. И уже ничто более не могло остановить русских.

Прорвались-таки русские ратники на стену, и пошла здесь резня жестокая, потекла ручьями кровь.

Поток штурмующих воинов казался неиссякаемым. Будто из земли русские ратники вырастали. Их сбрасывали на землю, но выходили из неё, из глины, из камня и песка, из травы, другие десятки, сотни, тысячи; они, переступая через тела мёртвых, русских и ливонцев, быстро и ловко карабкались на стены, со свежими силами, с упорством пробивали в обороне брешь, разили и разили. Воеводы их в серебре и бархате сидели у своих великолепных восточных шатров и взмахами шестопёра посылали на штурм новые и новые полчища.