«Для того чтобы так вести заседание, — замечает с полускрытым восторгом Лансинг, — нужен был именно Клемансо. Никогда президент Вильсон не позволил бы себе так поступать... Сомневаюсь и в том, чтобы так мог поступать Ллойд Джордж»... Лансинг добавляет, что высокое собрание было возмущено до последней степени «неслыханным поведением председателя». «От Клемансо мы ничего и не ждали!.. Но как Вильсон это терпит?» — с негодованием говорили в частных беседах делегаты малых стран.
Для Вильсона и Ллойд Джорджа этот способ председательствования тоже был, кажется, полной неожиданностью. Они, однако, терпели. Вильсон, вероятно, предполагал, что сам лучше кого бы то ни было другого сумеет защитить права малых народов на заседаниях «Совета Четырех». Что же касается Ллойд Джорджа, то он, я думаю, испытывал чисто спортивный восторг при виде действий Клемансо (который вдобавок принимал на себя, и притом вполне равнодушно, все раздражение представителей малых государств). Должно быть, и сам Ллойд Джордж считал неработоспособными общие собрания конференции: при нормальном ведении дебатов ни один делегат, вплоть до эмира Фейсала в расписном тюрбане, не отказал бы себе в удовольствии поговорить, и вместо полутора тысяч заседаний, образующих Парижскую конференцию 1919 года, их было бы тысяч пятнадцать.
VIII
На тенистой Place des Etats-Unis Рафаэль Бишофсгейм, банкир, мечтатель, политик и астроном, сын немца, по рождению голландец, бельгийский администратор и французский депутат, выстроил дом-дворец. Против этого дома, на высоком пьедестале, Лафайет, подняв к небу левую руку, с мужественно-сладким выражением на лице здоровается с Джорджем Вашингтоном, — я всегда удивлялся, отчего этот памятник сделан из бронзы, а не из шоколада. Когда-то, в XVIII веке, здесь вода струилась из фонтанов в резервуары Шайо и тянулись сады Société de la Charité Maternelle{12}
. Председательница этого общества, молодая королева Мария-Антуанетта, приезжала сюда отдыхать, умиляясь восторженным приветствиям своего доброго народа... Место, таким образом, во всех отношениях символическое, и судьба хорошо поступила, родив Лигу Наций{13} в доме Бишофсгейма, снятом в 1919 году для президента Соединенных Штатов.По-настоящему судьбы вселенной решались не на общих собраниях конференции, а здесь, в библиотеке первого этажа. Сюда приезжали на заседания к Вильсону Ллойд Джордж, Клемансо и Орландо.
Подробности этих собраний, те сцены, которые здесь происходили, быть может, никогда не станут известными истории. Но общую картину заседаний «Совета Четырех» мы знаем: она сводилась к упорной глухой борьбе Клемансо с Вильсоном. Ллойд Джордж был примирителем. Орландо почти не вмешивался в дела, не касавшиеся непосредственно Италии.
Вильсон вносил предложение в духе своих четырнадцати пунктов. Клемансо его отвергал. Ллойд Джордж, со свойственными ему умом, чутьем, гибкостью, искал и находил компромиссное решение. Он, собственно, переводил с одного языка на другой — переводил с житейского на идеалистический. В историческом отношении его роль на Конференции мира едва ли является выигрышной. Клемансо твердо знал, чего хотел. Вильсон если не знал, то чувствовал. Ллойд Джордж действовал почти по вдохновению. За него, разумеется, работала инерция вековой британской политики. Но все личное в его поступках было, по-видимому, импровизацией. Зато в практическом отношении, в качестве морального переводчика, он был совершенно незаменим, и оба его партнера отлично это понимали. Когда в трудную минуту Ллойд Джорджу понадобилось уехать в Англию, Вильсон и Клемансо письменно его просили ни в каком случае их не покидать.
Кто победил в странной игре, шедшей в течение нескольких месяцев в библиотеке Рафаэля Бишофсгейма? Это также «выяснит история». В Версальском договоре зло тесно перемешано с добром. Многое в трактате 1919 года проникнуто несомненным идеализмом, — правда, с некоторой особенностью: осуществление получили в договоре только те выводы из общих идеалистических предпосылок, которые находились в согласии с интересами держав-победительниц. Но и таких выводов было довольно много. Чрезмерно суровые критики дела Парижской конференции исходят из того предположения, что чудовищная война могла закончиться превосходным миром. Предположение по меньшей мере «оптимистическое».