Лодки уходят в шторм

…Сергей так гнал коня по знакомой дороге, что прискакал в район расположения войск раньше гонца штаба армии, хотя выехал позже. Вскоре прискакал и гонец. Начались сборы к походу.

Оставив небольшой заслон, красноармейские части и отряды Агаева и Балы Мамеда под покровом ночи скрытно снялись с места и углубились в лес. Шли тихо, сторожко, чтобы ни зверя не вспугнуть, ни птицу. И только к утру, удалившись от линии фронта на большое расстояние, пустили коней вскачь.

Сергей не знал, как сообщить Салману о гибели Джаханнэнэ и Багдагюль. Рассказал сперва Агаеву и Гусейнали. Как задрожал Гусейнали, как раскалились его глаза!

— Я буду не я, — бил он себя в грудь, — если не привяжу Мамедхана к хвосту ишака!

Салман забился в судорожном плаче, потом притих, ушел в себя. Всю дорогу молчал, ни с кем не разговаривал. На лбу меж бровей обозначилась глубокая морщина, а в черных глазах застыло такое холодное выражение, что страшно становилось: как жесток и беспощаден к врагу будет этот шестнадцатилетний мужчина!..

Вернувшись с переговоров к себе в кабинет, Ульянцев застал здесь Агаева, Ахундова, Бала Мамеда, Морсина, Салмана, Сергея, Марию, будто на совещание собрались!

— Фу, ну вот и вы! — Ульянцев устало опустился на стул, но, увидев Салмана, тут же подошел к нему, крепко обнял и несколько секунд держал в объятиях, похлопывая по спине: — Крепись, Салман, крепись!

— Ну, рассказывай, Тимофей! — не терпелось Морсину.

— Расскажу. Дайте передохнуть. — Он жадно отпил глоток чая, поданного Марией. — Отряды где?

— Расположили по указанию начштаба, — за всех ответил Агаев.

— Так, — довольно кивнул Ульянцев. — Значит, неприятель взят в клещи!

— Тимофей, да расскажи ты, о чем договорились?

Ульянцев лукаво посмотрел на своих коллег по переговорам Горлина и Сурнина: не выдавайте, мол!

— О чем? Завтра в девять часов утра освобождаем Ильяшевича и передаем власть кулачью, — мягким, негромким голосом сказал он и после паузы продолжал: — О чем нам договариваться с контрой? Переговоры ни к чему не привели, но мы выиграли время, чтобы подоспели вы с войсками. Атакуем завтра в семь, сигнал — орудийный залп. Ясно? Очень хотелось мне предотвратить кровопролитие, но иного выхода нет, будем драться! Ну, а сейчас спать, товарищи.

Все разошлись. Ульянцев подошел к распахнутому окну, всей грудью вдохнул ароматный воздух. Перед ним, как черное волнистое море, лежали сады Ленкорани, а в нем перевернутыми лодками плыли черепичные крыши. Чего-то, показалось ему, не хватает в этой знакомой, любимой панораме ночного города. Ульянцев понял: нет ритмичных голубоватых бликов. Хошевцы сбросили с башни старого маячника, маяк вторую ночь не светил…

Ульянцев сел за стол.

"Доброе утро, дорогая любовь моя Танюша!.."

— Не спишь, Тимофей? — послышался голос Морсина.

— Не спится, Володя. На душе муторно как-то. От малярии, что ли? Давеча смотрел на море, Балтика вспомнилась, крейсер наш. Вот вроде тяжко было матросскую лямку тянуть, а вспоминается с любовью. Сейчас куда тяжелей. Ответственности больно много. Не по силам она мне…

— Будет, Тимофей! Я тебя таким не видел.

— Ну что привольненский эскадрон, так и не прибыл?

— Нет еще. Может, гонец не добрался?

— Плохо… Ну да ладно! Володя, давай споем нашу заветную.

— Хошева разбудим.

— А мы тихо…

— Ну давай.

И они запели вполголоса:

Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый "Варяг",
Пощады никто не желает…

Гулкий взрыв разорвал ночную тишину. И тут же вдали и вблизи залились тревожным лаем собаки, затем поднялась пальба, частая, повсеместная.

Друзья удивленно переглянулись, кинулись к окну. Орудийный залп должен был грянуть в семь, а сейчас не было и четырех, к тому же и на залп не похоже.

Зазвонил телефон. Лукьяненко торопливо сообщал, что во дворе тюрьмы случайно, по неосторожности взорвалась бомба. Хошевцы всполошились и пошли в наступление.

Ульянцев и Морсин вскочили на коней и помчались на передовую. Она начиналась сразу за "Садом начальника" и тянулась через весь город, влево — до Большого базара, вправо — до маяка. По решению штаба красноармейские части шли в бой тремя колоннами: правую возглавляли Ульянцев, Лидак и Блэк, центральную — Горлин, Канделаки и Сурнин, левую — Орлов, Агаев и Ломакин.