Лодки уходят в шторм

— Тьфу, типун тебе на язык! — дернулся Алексеев. "Сопляк! Усы отрастил, как у "батюшки"! Куда ему до него! Эх, был бы "батюшка" во главе нашего воинства, он бы избавил нас от большевиков, как в прошлом году спас от мусаватистов. Да где там! Того и гляди, расстреляют. Вот и цацкаемся с этим франтишкой. Мужчина должен потом пахнуть, а от него бабой пахнет… Однако он верно говорит, чего доброго мамедханы скинут большевиков, потом попрут на Мугань…"

Алексеев остановился возле стола:

— Вот что, надо нам идти на поклон к мусульманам, объединиться с ними, как говорил англичанин Ролсон, и общими силами душить Советы. А там видно будет…

В тот же день нарочные поскакали во все русские и азербайджанские села, приглашая представителей сельских общин на съезд.

5 июля в Пришиб съехалось более трехсот делегатов. Съезд принял воззвание к мусульманам, прося их объединиться с русскими для "дружной совместной работы": "Мы призываем вас во имя блага нашей общей родины сплотиться с нами". Воззвание к мусульманам отпечатали в кустарной типографии Пришиба и разослали всем сельским общинам.

Партизаны Герматука, отступая под ударами мусаватских банд, подались в непроходимые леса. Отряд Гусейн-али расположился на большой поляне, недалеко от ущелья, по дну которого стремительно бежала бурная река. Среди могучих деревьев, увитых лианами, партизаны соорудили шалаши, вырыли землянки. Вместе с партизанами жили их семьи. Женщинами верховодила бойкая "амдосты" Салмана, жена его дяди — Етер. Теперь, после смерти матери, Салман называл ее "баладжа-мама" — маленькая, младшая мама.

Салман нигде не находил себе места. Он часто бывал на кладбище, на могилах матери и Багдагюль. Это приносило некоторое облегчение, но ненадолго. Через день-два все же он решал еще раз навестить могилы, хотя это и было связано с большим риском, поскольку кладбище начиналось сразу за селом, занятым бандой Мамедхана. Но ни Гусейнали, ни тетка Етер не перечили ему. Обычно Салмана сопровождал Сергей, он садился где-нибудь в сторонке и ждал: Салман любил один побыть у родных могил.

В то утро Сергея не было, и Салман отправился без него. Дойдя до опушки леса, он пересек дорогу и подошел к высоким островерхим, побуревшим от времени могильным камням.

Ночью прошел дождь, от земли веяло душным, влажным испарением. Холмики свежих могил немного осели, покрылись тонкой корочкой, сквозь которую с трудом пробивались нежные ростки трав. Салман подошел к двум могилам, стал между ними у изголовья, погладил рукой шершавые камни.

— Мама, Багдагюль, опять я пришел к вам, — печально прошептал он. — Я еще не отомстил за вас. — Он вытащил из кармана четыре патрона, подбросил их на ладони: — Эти пули жгут мое сердце…

В тот день, когда он узнал о зверском убийстве Агагусейна-киши, матери и Багдагюль, он над их могилами вытащил из нагана три патрона и поклялся, что не успокоится, пока не всадит их все, один за другим в своего кровника Мамедхана.

Салман поднял с земли небольшой острый камень и, по народному обычаю, нацарапал черточку на надгробиях всех трех могил: матери, Багдагюль и Агагусейна-киши. Он направился было обратно в лес, как вдруг внимание его привлекли всадники, проскакавшие по дороге, ведущей в село. Салман решил незаметно пробраться в село, разузнать, что там происходит, а заодно посмотреть, все так же ли заколочены ставни и двери родного дома, или разбойники сорвали их с петель, опоганили дом. Салман понимал, как опасно идти в село, занятое бандой Мамедхана, но страха не испытывал. В шестнадцать лот безрассудство и бесстрашие сопутствуют друг другу. К тому же револьвер в нравом кармане брюк тяжело бил по ноге, в случае чего Салман сумеет постоять за себя!

Салман подошел к крайнему двору и, перемахивая через низкие камышовые плетни, разделявшие дворы, таясь за деревьями, стал пробираться к своему дому.

Вдруг по улице проскакала группа всадников. Немного погодя со стороны сельской площади донеслись радостные восклицания, раздались ружейные выстрелы, залаяли собаки. Любопытство повлекло Салмана к площади. "Чего они палят? Гостей встречают, что ли? Может быть, у Мамедхана день рождения?" Салмана залихорадило от отчаянной мысли, завладевшей всем его существом: убить Мамедхана! Подкрасться и выстрелить в упор! А йотом… Ему вдруг отчетливо вспомнилось наставление Гусейнали партизанам: "Помните, что говорил Кер-оглы? "Осторожность — украшение героя". "Но я должен отомстить ему, — мысленно возразил Салман командиру. — А потом, потом будь что будет!"