Логика монотеизма. Избранные лекции

Чем отличается понимание от этого шока? Понимание привязано к какому-то контенту. Например, вдруг можно понять, что тебя обманули, вдруг можно понять, что ты зря прожил жизнь, вдруг можно понять, что сейчас за твоей спиной стоит киллер и он сейчас тебя убьет, – это всё привязано к чему-то. А шок, который мы испытываем, когда нас пугают в тёмной комнате или в лесу (шорох за кустом), и весь опыт и хаос вторжения звуков, впечатлений пропадает, и обнуляется внутреннее пространство здесь и теперь, которое ничем не заполнено, – это понимание в чистом виде, оно ничем не заполнено. Внезапно в бесконечной толще океанического это возникает пузырь оппозиции здесь и теперь. И вот это есть, с моей точки зрения, «лента Мёбиуса», где онтология перетекает в гносеологию, где возникает эффективное понимание.

Смысл – это внешняя к пониманию вещь. Чтобы реально встретиться с этой точкой здесь и теперь, которая открывается внутри нас, нужно чтобы она в чём-то отразилась. Она не может отразиться в хаосе внешнего мира, она не может отразиться в наших впечатлениях. Глаз видит, но не самого себя, он видит то, что ему предъявлено, но самого себя он может увидеть только в зеркале. А что может быть зеркалом для этого глаза свидетеля? Только мышление, только текст, только речь, только связь имён. Она существует как некое особое зеркало, в котором можно увидеть эту точку здесь и теперь, – не всегда, но при некоторых обстоятельствах. То есть если это правильное мышление, то оно выступает тем зеркалом, в котором «проявляется глаз», – мышление, как бы порождающее это зеркало. Он порождает это зеркало и в нём же отражается.

Вот это зеркало, при условии, что оно является зеркалом, существующим специально для восприятия отражения свидетельствующего Я, то есть здесь и теперь, принципа осознания, – вот это зеркало, в той его части, в какой оно сформулировано, – оно, собственно говоря, и является выражением смысла. То есть, когда мы говорим «смысл», мы имеем в виду артикулированный концепт, который чётко и однозначно служит поддержкой для проявления в нём этой точки оппозиции бесконечному Всё.

Если мы имеем дело с текстом, в котором такой «поддержки», такого зеркала для Я не существует, то это, скажем так, обычный поток бреда, обычная такая текстуальная матрица, про который говорят: «Да, вот это текст, но смысла он не имеет». Причём смысла он может не иметь на очень разных уровнях. Это может быть очень хороший художественный текст, но он не имеет смысла, потому что через него невозможно соприкоснуться со свидетельствованием. Например, некоторые стихи имеют характер смысла, то есть они дают определённую опору для того, чтобы проявился свидетельствующий здесь и теперь Я. А некоторые стихи не имеют такой опоры. То есть одни стихи проговариваются как мантра, а другие являются «ухватыванием за раскалённый утюг», – этаким шоковым болевым фактором, который нас заставляет пережить эффект Я, возникающего посреди не-Я.

Например, Гумилёв имеет свойство давать момент присутствия смысла: «Понял теперь я, что наша свобода только оттуда бьющий свет». И сама эта фраза начинается со слова «понял». С другой стороны, если мы возьмём, например, «колокольчики мои, цветики степные», то совершенно понятно, что это некое сплетение слов, которое никакого эффекта остановки, шока и так далее не даёт. То есть тексты разные. Если мы читаем «Войну и мир», мы можем читать в сомнамбулическом состоянии, прочесть всё и нигде не зацепиться. Но есть тексты, которые не позволяют пройти без того, чтобы не возникло ощущение боли, ощущение возврата к себе. И, конечно, в гораздо большей степени это свойственно текстам метафизическим, нежели художественным, потому что художественные тексты – это колоссальная уступка «слову» музыки. То есть в художественных текстах, особенно в поэзии, Логос отказывается от себя и сдаётся перед духом музыки. А дух музыки – это дух «мудрости», а дух «мудрости» – это дух абсурда, бессмыслицы.

Что такое, собственно говоря, «господство» не-Я? «Господство» не-Я – это когда естественным образом глаз не видит самого себя: он видит всё, кроме себя, и он даже не помышляет о том, чтобы себя увидеть. Я – нет; нет возникновения здесь и теперь, нет понимания, нет смысла. Поэтому то, что у нас должно быть точкой этого «воздушного пузыря», который возник в толще океана, – вот этого «пузыря» на самом деле не возникает: океан проходит сквозь нас. Мы – как рыбы, у которых воздушного пузыря нет. Мы – акулы, в которых не бывает этого пузыря. И ситуация, которая образуется таким образом, то есть мы погружены в не-Я, – это страшное состояние, это инфернальное состояние.