Если в таком виде учение это и более рационально, так как оно, по крайней мере в более общем представлении, дает субъект для отрицания, то зато оно скрывает в себе другую опасность: именно тут можно было бы поверить, что путем простого отрицания можно создать противоположное, т. е. положительное, тем, что мы приписываем более общему определения а
и non-а. Но более общее дано не раньше своих определений, а одновременно с ними. Нет сперва линии вообще, которая затем могла бы принять решение быть прямой или непрямой; но от природы пространства, в котором находится линия, зависит, что в нем возможны как прямые, так и кривые линии. Так, вообще от природы тех объектов, какие мы объединяем в более общем представлении, зависит, какие определения допускают они по отношению к себе, допустим ли наряду с предикатом, какой мы познаем как возможный, еще другой предикат. Равным образом от природы объектов зависит, как велик круг таких одновременно возможных определений. Точно так же отрицание и образованная при его посредстве формула может лишь истолковать нам, что кроется в природе представлений, но не определить впервые эту природу. Напротив, несовместимость известных представлений остается для нашего теперешнего рассмотрения фактическим отношением, и логика, строго говоря, нигде не вышла также за пределы его описания. Только в учении о понятии может быть исследовано значение этого приема – при помощи а и non-а выражать различие в более общем.
13. Однако в одном случае возникновение противоположности через отрицание, по-видимому, неоспоримо: именно тогда, когда один член действительно имеет просто отрицательное значение. «Прямой» и «кривой» суть два различных наглядных представления, каждое в себе определенное и положительное: при покое и движении можно, во всяком случае, спорить, есть ли одно просто отрицание другого43
, и притом то и другое принимать как положительное. Но слепой, глухой, несчастный, безрассудный, неразумный, бессловесный, бесчувственный и как их там еще, эти бесчисленные не– и без-? Разве отношение между «видящий» и «слепой» может быть выражено иначе, нежели так, что «слепой» значит то же, что «невидящий», простое отсутствие или недостаток зрения? и разве не имеем мы здесь, следовательно, противоположности, которая возникла благодаря отрицанию и один член который означает не что иное, как небытие? не узаконил ли, следовательно, язык, сливая отрицание с предикатом, уже наперед этот non-А логической теории?В таком случае должно было бы иметь совершенно одинаковое значение, отрицаю я один член противоположности или утверждаю другой; говорю ли я: «это не видит» или «это есть слепое», «А
не счастлив» или «А несчастлив». Не требуется никакого доказательства, что это не так. Если только ложно суждение, что «А видит» – а по своему буквальному смыслу «А не видит» никогда не говорит большего, – то тут еще не высказано, почему он не видит. Но «слепой» обозначает определенное состояние субъекта, органическое изменение зрительного аппарата, вследствие чего зрение не имеет места. Кто, следовательно, отрицает зрение, тот этим не утверждает еще слепоты – как это должно было бы быть, если бы эти так называемые привативные[17] предикаты действительно не содержали в себе ничего, кроме выражения отрицания. Следовательно, и здесь недостаточно отрицания, чтобы объяснить противоположность. И только потому, что наши отрицания почти всегда покоятся на таких противоположностях, отрицание и вызывает первоначально по психологическим законам представление противоположности. А язык, который пользуется психологическими силами и имеет суверенную власть давать всякому слову более тесное значение, нежели это вытекает из его этимологии, может пользоваться этой привычкой, чтобы обозначать противоположности при помощи отрицаний. Но язык всегда имеет в виду больше, нежели высказывает; и на долю логического анализа выпадает задача различать то, что отрицание обозначает необходимо само по себе и что оно обозначает лишь привычно вследствие ассоциации на основании известных отношений между предикатами.§ 23. Закон противоречия
Закон противоречия
касается отношения положительного суждения к его отрицанию и выражает сущность и значение отрицания; он гласит, что оба суждения, «А есть В» и «А не есть В», не могут быть в одно и то же время истинными. Тем самым он высказывает нечто существенно отличное, нежели обычно так называемое principium contradictionis (А не есть non-А), которое касается отношения предиката к его субъекту и запрещает, чтобы предикат был противоположен субъекту.