Логорея

Не знаю, насколько уместно называть «Как мне теперь живется» классикой, даже если в глазах журналистов книга становится ею за месяц. Действие романа происходит в недалеком будущем в послевоенной Англии, и хотя любовная история брата и сестры описана ярко, да и юный голосок Розофф звучит сильно и правдиво, война у нее получилась паршиво. Лондон был захвачен врагом, но никто, даже взрослые, не уверены, что это был за враг. То ли французы, то ли китайцы. Что это была за война? Розофф пытается окутать происходящее туманом из полуправд и слухов, а в таком тумане живут все подростки, и создается такое впечатление, что сам Симор Херш не смог бы пролить свет на историю завоевания Британии, объяснить, кто это сделал и почему.

Я десять лет собирался прочитать «Отца и сына» Эдмунда Госсе; но меня всегда останавливал страх, что роман может оказаться нечитабельным: жалким, тоскливым и невозможно далеким от меня. В этом романе, впервые опубликованном в 1907 году без указания имени автора, описываются отношения Эдмунда и его отца Филипа, морского биолога и одновременно члена плимутского религиозного Братства, чьи беспощадно жизнерадостные проповеди отравляли жизнь Эдмунду с самого детства. На самом деле «Отец и сын» – это викторианский вариант «Жизни мальчика»: читать его вместе с тем и больно, причем боли этой не избежать, и приятно. Ладно, временами он напоминает зарисовку «Монти Пайтон» о йоркширцах, вечно пытающихся в своих несчастьях переплюнуть соседа («Так ты жил в яме на дороге? Вот повезло».): когда мать Госсе умирала от рака и не могла уже ездить на другой конец города к одному эскулапу, который был ее последней надеждой, она осталась в пансионе со своим младшим сыном, и Эдмунду разрешали развлекать ее чтением религиозных трактатов. В конце дня он неизменно читал ей религиозные гимны – так в семье Госсе и развлекались.

Моя первая книга, «Футбольная лихорадка», была основана на моей биографии, и экземпляр «Отца и сына» у меня появился после того, как один умник-журналист решил их сравнить. (Вы не подумайте, я не рисуюсь. Сравнение, насколько я помню, было не в мою пользу. Кто-то должен был оказаться хуже, а Госсе я в этой роли представить не могу.) В юности жизнь моя заключалась в том, чтобы верой и правдой служить «Арсеналу», который в конце 1960-х и начале 1970-х играл настолько скучно и безрадостно, что живость и веселье Братства из Плимута игроков только бы испугало. Для писателя всегда странно замечать в других авторах свои порывы и желания, особенно если их разделяют убеждения, история, культура, окружение и все остальное, что только может прийти в голову. А я узнавал себя почти на всех страницах романа Госсе. Написав свою книгу, я надеялся, что, даже если не устою перед искушением во всех подробностях описать финальные матчи кубка Лиги 1960-х годов, люди все равно с этим смиряться, если будут знать, что в книге не только об этом. У Госсе внутри была вырытая религией яма, которую заполнила морская биология; получается, две мании его отца одновременно губили и спасали его. (А отец меж тем разрывался надвое – теории Дарвина сильнее всего ударили по людям религиозным.) «Отец и сын» – это признанная классика, и я ожидал, что роман окажется хорошим, но я не ожидал, что он будет легко читаться или окажется вполне современным, и уж меньше всего я ждал от себя каких-то сокровенных эмоций. С «Как мне теперь живется» получилось аккурат наоборот: казалось, он вызывает эмоции у всех вокруг, кроме меня. Автор обращался к партеру, а я поглядывал с балкона. Быть может, потому и стоит дать книге пожить, прежде чем окончательно разувериться в наступающей ее гибели. Надо приглядеться: хоть кто-нибудь в партере на самом деле слушает автора?

Каждый раз, читая биографии писателей, я с ужасом узнаю, насколько автобиографичны романы этих писателей. Например, из книги Блейка Бэйли о Ричарде Йейтсе мы узнаем, как Йейтс вставил в роман образ своей матери, почти этого не скрывая. Он просто заменил имя Дуки на Пуки (или Пуки на Дуки, не помню уже). Из биографии Патрика Гамильтона мы узнаем, что, как и Боб из «Полночного колокола», Гамильтон страстно увлекался проститутками, и, подобно Боуну из «Наследия», он был безумно увлечен юной актрисой (Джеральдин Фитцджеральд, снимавшейся в небольшой роли в фильме «Грозовой перевал» с Лоуренсом Оливье и Мерл Оберон), хотя едва ее не убил. И естественно, как и все его персонажи, Гамильтон был пьяницей. Уверен, попадись мне биография Толкина, и «Властелин Колец» окажется автобиографическим романом – окажется, что Толкин на самом деле упал в дыру и очутился в Средиземье, где и обнаружил хоббитов. Кто-то – по большей части, критики – посчитает, что это открытие умаляет заслуги писателей, но на самом деле не придумывать сложно, а писать.