Логово

Чуть ниже располагалась вторая запись. Тут почерк был уже ровнее:

«Прошло два дня. Голодаю. Пью воду, которая капает из трубы. Не понимаю, что творится снаружи. Про меня как будто забыли. Твари сейчас проходили за дверью. Тащили какого-то человека. Кинули в одну из клеток. Он молчит и не шевелится. Почему не пришел спецназ и не выкурил отсюда эту нечисть? Может, выставили оцепление, ожидают команды из Москвы? Или ждут специальной группы для зачистки? Я тут сдохну, пока они там тянут кота за хвост. Сообщите Тулякову. Он должен знать. Нельзя допустить утечки в СМИ».

Дальше следовал номер мобильного телефона. Малютин подумал, что там, где, несомненно, был сейчас его обладатель, слишком дорогой роуминг. Видимо, в тот момент пленник надеялся, что блокнот увидит кто-нибудь из внешнего мира. Он еще не знал и не догадывался о Катастрофе.

Еще ниже следующая запись:

«Четвертый день. Все внутри зверски болит. Думаю, мне недолго осталось. Слышал дикие крики в здании. Будто кого-то рвут на куски живьем. А снаружи по-прежнему тишина. Да что там случилось? Власть свергли? Оккупация? Пол ледяной, из щелей дует холодом, и отчего-то тошнит. Твари заходили ко мне. Один из них посмотрел мне в глаза, и я понял, зачем я им нужен».

Следующая запись была самой длинной:

«Я понял, что не выйду отсюда, и смирился. Мои кости сгниют в этой темнице, если прежде их не разгрызут зубы этих тварей. Снаружи, похоже, случилось что-то ужасное. Видимо, была война, и враги победили. Может, хоть кто-то прочитает эти записи. Мне остается изучать своих тюремщиков. Насколько они разумны? Сначала я подумал, что они почти как люди. Потом, что они тупые животные. Теперь думаю, что они разумны, но на уровне гориллы или шимпанзе. Есть среди них один или два, которые отличаются от других. Именно они приходили ко мне. Пытались наладить контакт. Один принес еды. Это мясо».

Последние слова были написаны криво, будто у писавшего тряслись руки.

– Тут у меня на стене тоже каракули, – кивнул мрачно Воробьев, увидев Николая за чтением, и показал ему на стену своей камеры.

– Почитай.

– Не могу, – отмахнулся тот. – Видимо, у меня что-то с глазами. Не понимаю, блин, как ты хоть что-то видишь.

«Так… – Николай начал размышлять. – Видимо, пленник не меньше месяца провел в этих застенках. Причем не только в этой камере. А значит, минимум один раз его выводили. Зачем?»

Малютин старался не думать, каково было этому человеку. И чем закончилась его жизнь.

Он читал блокнот дальше.

«Особи не говорят. Не умеют. Возможно, их голосовые связки слишком огрубели. Но они как-то общаются между собой. Я понял, что гипотеза Сепира-Уорфа в ее сильном варианте неверна. Разум зависит от речи, но может существовать без нее. Разница между человеком и животным не в наличии абстрактного мышления и речи, а в силе самоконтроля. И в этом они, безусловно, звери. Я видел, как они разорвали человека на куски».

Строчки стали ровными. Видимо, человек снова успокоился. Но разум его улетел куда-то далеко. Половина из написанного была полным бредом, среди которого попадались обрывочные куски связных мыслей: