В логово отшельник вернулся нескоро. Луна превратилась в узкую полоску, исчезла и снова раздулась до желтого круга – только тогда Большеголовый пришел обратно. Он отощал, был весь изранен, от него исходило много незнакомых запахов, одна рука была сильно обожжена, а за спиной у него висела сумка – из тех, которые носят люди. В ней оказались разные предметы: и металлические – острые, которые еще можно было куда-то приспособить, например, резать мясо; и совсем бесполезные – шелестящие, шуршащие, состоящие из бумажных пластов; и еще много всякого другого. Сородичи глухо ворчали, глядя на него и на то, что он принес с собой и сразу же разложил на полу в уголке. Они не помнили, для чего нужны эти вещи, их удивлял интерес к ним великана. Ведь предметы эти были несъедобны и не годились даже для постилки.
Общаться со стаей изгнанник не хотел.
И вот, выбрав момент, когда Большеголовый погрузился в дремоту, одна из бывших самок осторожно подошла к сложенным вещам и взяла одну из книг. Раскрыла на середине и попыталась что-то рассмотреть в нагромождении символов, от которых у нее заболели глаза. Но не сумела это сделать. Потом оторвала половину листа, скомкала и сунула себе в пасть. Пожевала и брезгливо выплюнула.
Большеголовый вышел из своего транса. Он зарычал и ударил ее лапой в плечо.
Та отскочила, чуть не шлепнувшись от неожиданности. Зашипела и окрысились, пятясь назад.
На шум подтянулись другие, окружили Большеголового, быстро сообразив, что произошло. Воздух зазвенел от их злобного рева. Делая выпады в сторону великана своими когтистыми руками-лапами, они начали окружать его.
Но Большеголовый поднялся на ноги, зарычал и пошел на них, как медведь. Вдобавок он схватил с пола какой-то тяжелый предмет. И теперь шел на сородичей, размахивая над головой металлическим прутом, который тут же удлинил его и без того длинные руки на метр.
Прут загудел, описав круг над его головой. Великан закрутил его так быстро, что стальная полоса исчезла, расплылась в воздухе. Слышен был только низкий гул со свистом.
И они отступили, скаля острые клыки. Рычание стихло.
Только шипение еще долго звучало с разных сторон. Старший не издал ни звука. Он просто злобно глядел, полулежа на подстилке из старого матраса, подперев лапой подбородок.
Большеголовый еще раз оглядел своих сородичей, потом положил прут и уселся на свое место. Вернулся к своим книгам.
После случая на железной дороге что-то резко изменилось в его отношениях со стаей. Сам он чувствовал это так, будто его оторвали, с кровью, текущей из порванных жил, от общего тела и коллективного разума. Как это чувствовали остальные – он отныне не знал и мог только догадываться, хотя раньше ощущал, читал их эмоции так же, как свои. А теперь этого больше не было.
Его не прогнали. Никто больше не посягал на него и на его место. Они продолжали так же делиться с ним едой и принимать пищу, добытую им. Он вроде бы и оставался членом стаи, но в то же время стал от нее отделен, отлучен. И это напомнило ему давно забытое ощущение, связанное с огромной болью. Откуда-то из времени, когда он сам был гораздо меньше, а люди вокруг него были большие, и было их гораздо больше. А существ, подобных Старшему или «летучим» – не было вовсе, когда светило солнце и было тепло, небо было синим, а трава зеленой – долгие-долгие промежутки, а не считаные дни. То время он почти забыл.
Остальные еще долго смотрели на него с подозрением и неприязнью. И с таким же отвращением смотрели на его вещи. Но потом и это прошло и сменилось равнодушием. Он сам старался как можно меньше пересекаться с сородичами и для этого пропадал целыми днями в других зданиях Института. В один из таких дней он нашел там машину, которая умела говорить, нашел склянки со странными жидкостями, нашел иглы, которые могли протыкать даже его кожу. Там он впервые подумал о том, что можно попытаться сделать еще таких же, как он.
А иногда он и вовсе уходил в короткие, двух-трехдневные походы на самый край известных стае мест и даже за пределы ее ареала.
Так прошло несколько лет, и за это время Большеголовый многое узнал с помощью интуиции и логики. А кое-что вспомнил. Он научился пользоваться многими из вещей «гладкокожих»… которых он теперь называл «прежними». Тех, к кому он сам раньше принадлежал.
Его соседи и бывшие собратья этого не знали и даже не догадывались, как далеко зашел процесс отчуждения. Хотя Старший, возможно, что-то и подозревал.
Глава 12
Суббота… Или уже воскресенье?
Он помнил, как его обступили. Один из них вышел вперед, и Малютин узнал того, что носил кепку полковника. Николай заметил оскал на морде этого существа, похожий на ухмылку.
Воздух заколебался. Существо говорило. Его сородичи стояли вокруг как истуканы и смотрели на пленника немигающими глазами. Находясь в окружении тварей, вид даже одной из которых мог привести неподготовленного человека в шок, Николай принял от них мысленно-звуковой сигнал, простой и грубый.