Логово

– Молчать! Я пристрелю тебя, как шавку. А твой труп скормлю этим тварям. Раз уж ты с ними целоваться готов. Вонючий сраный Запад… этот заповедник для дебилов и извращенцев. Как хорошо, что все там накрылось медным тазом. Но и в нашу страну метастазы успели проникнуть. Выросло поколение дегенератов, – продолжал офицер, – которые, кроме компутера и кока-колы, ничего не знали. Которые ни дружбы, ни службы… ничего! Я тебя на десять лет старше. И мы были совсем другие. Мы в футбол на пустыре играли. И дрались двор на двор. За честь, за понятия. Я всю жизнь лямку тянул по гарнизонам, рос без отца, на рабочей окраине… улица воспитывала. Но ведь воспитала же! Человеком. А вы… инфантильные, гламурные твари… вы же говно собачье. Плюнь – и упадете. Вечно ноете, вечно плачете, что вам чего-то не додали. Пальчик боитесь порезать. Гвоздя не умеете забить! И вот такие бабы в штанах, такие сопляки паркетные меня вечно обходят на поворотах. Подсиживают, подкапываются под меня и хапают себе то, что я заслужил. Пока вы по кафе сидели и на митинги ходили… я за таких грязь месил. Я кровь проливал, сука. Ты понял, нет?.. А мои товарищи, мля… в танках горели… в цинках домой возвращались. Потом в конторе меня поставили на сверхважный участок работы. Смотреть за этой шарагой, за очкастыми придурками, каждый второй из которых – предатель. Но я старался! «Майор Туляков», блин. Потому что кто-то должен делать грязную работу, чтобы такие дебилы, как ты, могли спокойно по клубам шастать. И если бы мы довели дело до конца, никто бы на нас не рыпнулся! Ни одна сука! Но подвели уроды в штабах. Все развалили. Все предали…

Токарев издал звук, похожий на сдавленный всхлип.

Малютин был в ступоре: «Какие, на хрен, товарищи? Кого предали? О чем он вообще плетет и зачем? – И вдруг он понял – и ужаснулся. – Эмоциональная накрутка. Психологически даже гопнику трудно ударить прохожего сразу, без перехода. Надо сначала войти в контакт, спросить закурить. Если речь идет о мирной обстановке, то вооруженному человеку, даже грабителю и убийце, – если, конечно, а он не псих и не профессиональный киллер – трудно выстрелить незнакомому человеку в лицо без должной раскачки, без своеобразной прелюдии».

Это значило, что майор не до конца еще оскотинился. Не мог он с ходу застрелить того, с кем делил общие трудности и делал общее дело. Сначала ему непременно надо было приписать ученому выдуманные грехи и пороки.

«Значит, ты слаб, – подумал Малютин. – И даже сейчас не можешь обойтись без оправданий».

Хотя он понимал, что это вряд ли его уже спасет. Малютин сжался. Видимо, собеседник – и будущий палач – принял это движение за проявление страха и отчаяния. Но в глубине души – там, куда Николай раньше прятался от людей и проблем, как в шкаф, – в этом темном углу ученый был собран и спокоен. Он принял решение: продать жизнь хотя бы с мизерным шансом на успех.

– У-у-у-у, – вдруг завыл Токарев. – Твари, гниды, проститутки…

Малютин обернулся. И увидел, что офицер не смотрит на него, а отчаянно трет виски. Глаза Токарева покраснели и заслезились.

Продолжая материть весь белый свет, майор подошел к двери и рывком распахнул ее, направив пистолет на дверной проем.

Никого.

– Где вы, трусливые ублюдки? Все-таки привел их… Иуда. Ничего, и до тебя очередь дойдет. Очередь из «калаша».

Он повернулся к Малютину, став спиной к дверному проему.

«Сейчас или никогда».

– Берегись, сзади! – крикнул ученый. Взгляд его окаменел, глаза расширились, как бывает от сильного страха. Николай смотрел куда-то за спину майора, поверх его плеча.

Это был дешевый трюк, на который тот, если бы был чуть спокойнее, никогда бы не купился.

Но Токарев был не в себе. И он повернул голову, убрав палец со спускового крючка. Этого было достаточно.

В ту же секунду Малютин бросился на него.

Он хотел выбить оружие из руки майора, но тот в последний момент уклонился, и все, что Николаю удалось – это вытолкнуть его в коридор.

Секунду тот стоял и смотрел на ученого, а потом засмеялся, как помешанный.

– Так дерутся только бабы… предатель. Сукина тварь. Сдохни…

Его рука, в которой он так и держал пистолет, начала подниматься. И в этот момент что-то черное схватило его за горло. Глаза Токарева полезли из орбит, он забился, как попавший в капкан зверь.

Рукой с пистолетом он ткнул куда-то в сторону. Один за другим прозвучали три выстрела. Затем что-то хрустнуло, и бывший офицер с дико выпученными глазами и лицом, перекошенным от страха, начал сползать на пол.

– Так дерутся… только бабы, – повторил «серый», с трудом протискиваясь через дверной проем.

Он вошел и сразу заполнил собой половину комнаты. Голос его звучал глухо, как из бочки. Как голос, пропущенный через программу.

– Предатель. Сукина тварь.

Он говорил без эмоций, и чувствовалось, что он понимает сказанное не лучше, чем попугай.

У него текла кровь сразу из нескольких ран – темная и какая-то неоднородная, со сгустками.