Логово горностаев. Принудительное поселение

— Ваше превосходительство, благодаря нескольким лицам, которых, увы, теперь уже нет в живых, погибшим, притом не случайно, мне в руки попало несколько документов и улик, не оставляющих, как мне кажется, места для сомнений — налицо… заговор, имеющий целью уничтожить существующий государственный строй. Как вы сами убедитесь, осуществление переворота намечено на седьмое июля. Значит, осталось меньше двух недель — и этого срока едва хватит, чтобы принять соответствующие меры на всех уровнях.

— Вы уверены, что ваши утверждения соответствуют действительности?

— Я ничего не утверждаю — я лишь излагаю результаты расследования, которое вел безвременно погибший капитан Де Дженнаро, а также данные, содержащиеся в этих материалах. Но даже если и нельзя было бы поручиться за их достоверность, по-моему, стоило бы, учитывая крайне опасную ситуацию, провести проверку.

Настал момент одобрительно улыбнуться, и генеральный прокурор не преминул одарить Балестрини улыбкой.

— Дорогой Балестрини, вы превратно меня поняли. Я не собираюсь ограничиться формальностями. Ваше мнение мне крайне важно, ведь я не случайно задал свой вопрос, — негромко произнес он и мягким жестом дал понять, что великодушно принимает все извинения Балестрини. Затем показал на горку документов и пленок: — Можете вы вкратце изложить содержание этих… материалов, как вы их назвали?

За четверть часа — генеральный прокурор слушал и внимательно за ним наблюдал — Балестрини сообщил его превосходительству все, что могло того интересовать.

Этот молодой человек был явно не великий оратор и часто прибегал к тяжеловесным, замысловатым фразам. Его возбужденное состояние давало о себе знать и в речи: он говорил бессвязно, как может говорить человек в рубашке без галстука, с покрасневшими глазами и усталым лицом, с грязью под ногтями. Впрочем, откровенная враждебность молодого прокурора не раздражала этого матерого волка, напротив, он с трудом сдерживал улыбку, когда Балестрини позволял себе довольно-таки прозрачные намеки.

Однако само изложение фактов было убедительным. Правда, Балестрини с чрезмерной легкостью называл некоторые имена. В большинстве своем людей влиятельных, по сей день занимающих ответственные посты. И этих-то людей молодой человек собирался привлечь к суду?! Если, строго говоря, следовать методу дедукции, подозрительными были все до единого телефонные разговоры, записанные на пленки. Разговоров, действительно компрометирующих этих лиц, было всего два-три, но на основании отдельных фраз и вполне однозначных данных можно было считать предосудительными и другие телефонные беседы, на первый взгляд абстрактные. Если же взглянуть на них с юридической точки зрения, то они вообще утрачивают свой внешне невинный характер и дают повод подозревать многих, слишком многих.

Внезапно генеральный прокурор поднял руку:

— Простите, как вы сказали?

— Относительно чего?

— Повторите, пожалуйста, последнюю фразу. Этот молодой заключенный…

— Баллони. Джакомо Баллони.

— Якобы убил Де Дженнаро… самовольно взяв… скажем так, отпуск и вернувшись затем в камеру с такой легкостью, словно тюрьма «Реджина Чёли» — это отель «Плаза»?

— Да, и это не предположение. Я давно догадывался, но как-то не верилось.

— И не зря.

— …Но сам Баллони признался… в конце допроса…

Глаза генерального прокурора сузились и смотрели в пустоту. Он искал важную подробность, осевшую в глубинах памяти. Затем улыбнулся и легонько кивнул, словно подтверждал что-то известное лишь ему одному. Впрочем, в этом трюке не было надобности — Балестрини и так уже несколько секунд молчал, в растерянности глядя на него.

— Если не ошибаюсь, дорогой Балестрини, этот… неофициальный допрос, о котором вы упомянули, закончился потасовкой. В ходе потасовки вы грозили Баллони и даже… избили его?

— Собственно говоря, это не было потасовкой, и поэтому я не могу сказать, что его избил. О чем искренне сожалею. Бывают такие минуты, господин прокурор, когда хочется…

Генеральный прокурор понял, что молодой человек собирается атаковать его сентенцией вроде: «Кто находится, как я, на передовой, в окопах, где кишмя кишат вши и крысы, тот имеет по крайней мере право требовать, чтобы его не судили, не разобравшись толком, люди, которые…» Прокурор внезапно поднялся, смягчив свою саркастическую улыбку, и подошел к огромному окну. Разумеется, Балестрини умолк и не решался продолжать, лишь следя за ним взглядом.

— Впрочем, я могу вас понять, — произнес прокурор тишайшим голосом, — я могу вас понять, хотя существуют законы профессиональной этики, которые должны соблюдаться неукоснительно. Но, познакомившись с вашим личным делом, я пришел к заключению, что вы примерный блюститель закона, способный…

— Я был таким, — процедил сквозь зубы Балестрини, но прокурор притворился, будто не расслышал.

— Во всяком случае, я готов вас понять. Еще и потому, что… прежде чем вызвать вас, я потребовал о вас сведения, ибо меня удивила… дерзость, да, именно дерзость и даже наглость, с какой вы явились в мою приемную…

— Я пришел выполнить свой долг.