Логово горностаев. Принудительное поселение

— Так много слов, чтобы объяснить мне, что значит «добиться» отставки? — прервал его Балестрини. Но разящего сарказма, как отметил про себя генеральный прокурор, в голосе молодого человека уже не было. — Мне больше незачем знать, что значит «добиться» отставки кого-либо. Я и так знаю слишком много… серьезнейших проступков, которые, вероятно, останутся безнаказанными. Сейчас я пытаюсь вспомнить, сколько человек ушло в отставку или исчезло с политической арены за последние двенадцать месяцев. Боюсь, что, хотя некоторые случаи, очевидно, не связаны именно с этой ситуацией… Мне даже помнится, что несколько раз…

— Продолжайте.

— Несколько раз, — повторил Балестрини, который явно колебался, говорить ли дальше, — определенные лица были заменены другими вследствие их смерти. Но были и самоубийства, дорожные катастрофы, однажды была подложена бомба, хотя, понятно, я не думаю… — Он умолк и вопросительно посмотрел на генерального прокурора. Но тот молчал, не отрывая от него взгляда. За окном, прямо над ними, пролетел голубь, но оба даже не взглянули на него. Потом старший из них отошел от окна и снова уселся за письменный стол. Похоже, его ничуть не смутило то, что Балестрини не сразу вернулся на свое место. Генеральный прокурор заметил, что молодой человек сильно побледнел, но так и не произнес больше ни слова. — Это… чудовищно, — прошептал наконец Балестрини, и генеральный прокурор утвердительно кивнул головой.

— Это политика, друг мой. И хочу добавить, что, в сущности, я выполняю доверенное мне дело, хотя вам это и может показаться скандальным. При принятии самых важных решений я целиком и полностью употребляю свою юридическую власть… Одним словом — в осуществлении руководства страной. Может, вы думаете, что Высший совет поставил меня на этот пост, чтобы я расправлялся с карманными и квартирными воришками?

— Нет. Вас поставили, чтобы вы непосредственно участвовали в заговоре против государства, — процедил сквозь зубы Балестрини, а прокурор только улыбнулся в ответ — без тени досады. Как дедушка семи внуков, он к подобным выпадам был просто нечувствителен. Он прекрасно знал, какое у него сейчас выражение лица, и видел, сколь сильно оно подействовало на его собеседника.

— Какое государство вы имеете в виду, Балестрини? Государства как определенного понятия не существует, оно проявляет себя в составляющих его институтах. Один из таких институтов — возглавляемая мною служба генерального прокурора республики. Я не плету заговоры против государства, я его составная часть. И в данный момент я пытаюсь как-то помочь его укреплению, а не — простите за грубость — удрать, прихватив кассу…

— Я остаюсь при своем мнении.

— Очень хорошо, что же вы собираетесь предпринять? Устроите пресс-конференцию, где объявите, что кто-то потихоньку плетет заговоры? Какие доказательства вы представите?

— У меня есть пленки, — сказал Балестрини и непроизвольно взглянул на письменный стол, куда он положил пленки и документы, найденные при обыске в доме графа Саворньяна. Он даже не заметил, как они исчезли. — Вы их… взяли?

— Разве вы не принесли эти пленки, чтобы я их прослушал? Посмотрим, являются ли они в самом деле убедительным доказательством.

— Копии этих пленок я отдал в судебную полицию, — пробормотал Балестрини, и генеральный прокурор одарил его широкой улыбкой, сразу смягчившей напряжение.

— Зачем вы мне это сказали? Боитесь, что я их спрячу, эти пленки? И прикажу уничтожить те, что находятся в судебной полиции? О, такие предположения заставляют думать, что вы действительно способны созвать пресс-конференцию. Ну и что же вы там скажете? Что некий юноша на несколько часов покинул тюрьму «Реджина Чёли» с целью совершить политическое преступление и при этом кто-то сверху прикрывал его, создав ему превосходнейшее алиби?

— Вот это я постараюсь выяснить, чтобы…

Настал подходящий момент. Повелительным жестом генеральный прокурор остановил Балестрини. Улыбка исчезла, уступив место суровому выражению лица, каковое и подобает высокопоставленному чиновнику, гуманному, однако непреклонному.

— Вы больше ничего не будете по данному вопросу выяснять. С этого момента следствие по делу «Баллони — Россетти — Де Дженнаро» не входит в вашу компетенцию. Надеюсь, вы поймете причины, по которым я решил передать дело в более высокую инстанцию и, вероятно, поручу его в дальнейшем одному из ваших коллег. Ваше состояние, дорогой Балестрини, как в том, что касается этой сложной истории, так и в связи с вашими семейными неурядицами, не вполне соответствует… — и он заключил фразу многозначительным жестом — разве тут нужны дополнительные объяснения?