— Он хочет поговорить с вами, но в другом месте. Ему, знаете ли, слава не нужна.
«Может, синьор Коллорини думает, что всеитальянский розыск, объявленный полицией, — дело сугубо местное и конфиденциальное», — мелькнула у Барона ехидная мысль.
Лаурета нетерпеливо заерзала на стуле.
— Понятно? — добавила она, торопя Барона с ответом.
Но он лишь сверкнул глазами, вынул трубку и нацелился ею на Лаурету.
— Я живу здесь, — повторил он, криво усмехнувшись. — Понятно? — передразнил он гостью, затем легко поднялся с кресла, подошел к телевизору и нажал кнопку. Комната наполнилась грохотом, на экране замелькали фигурки людей. Барон снова сел в кресло и, казалось, целиком увлекся соревнованиями по гребле, которые спортивный репортер комментировал истеричным голосом. Дверь открылась и тут же захлопнулась. Это он услышал и увидел краешком глаза, хотя неотрывно следил за лодками, несущимися по воде, за гребцами в белых майках и за живописным лесистым берегом. Он подумал: человек, которого подозревают в киднапинге — а он и в самом деле похитил на Севере четырех промышленников, взяв огромный выкуп, — человек, прорвавшийся через полицейскую заставу, прячется здесь. Его ищут повсюду. А он укрылся тут, в Фиа. В свое время он высоко оценил быстроту действий этого Коллорини, его умение хамелеона приспособиться к любым условиям, чему, впрочем, немало помогли пачки крупных ассигнаций — выкуп, заплаченный промышленниками Брианцы и Комо. Сообразительный человек этот Стефано Коллорини. Настолько сообразительный, что понял, какой полезной может оказаться его, Джузеппе Паломбеллы, помощь.
Дело обещает быть интересным. Теперь посмотрим, как он отреагирует на отчет о неудачном на первый взгляд визите своей любовницы.
Мысль о ловушке он решительно отбросил. Девица явно предана своему другу и наверняка не получала от полиции задания подловить ненавистного им ссыльного. Впрочем, и Сальваторе Прокаччи, когда тот отбывал ссылку в провинции Верчелли, нанесли деловой визит члены местной банды, в основном калабрийские эмигранты. Пораженные богатейшим набором преступлений и редкой способностью своего соотечественника опровергать самые страшные обвинения, они наняли его в качестве «консультанта».
Соревнования закончились, и ему так и не удалось определить, где они происходили. Вода в реке, похоже, чистая, берега зеленые, мирные, не обезображенные блоками из цемента. Гонки, возможно, шли за рубежом. Сигналы Евровидения подтвердили его догадку. Барон, насвистывая веселый мотивчик, ответил радостной ухмылкой на милую улыбку дикторши с ослепительно белыми зубами. И тут он подумал, что любовница Коллорини — девица угрюмая, ни разу эму не улыбнулась. Да, либо угрюмая по характеру, либо у нее кривые зубы, как и у ее любезной тетушки Космы.
— О черт! — вырвалось у дона Тарчизио, когда увидел, что по почти скрытой легким утренним туманом проезжей дороге навстречу ему идет Джузеппе Паломбелла.
— Да, но не прятаться же мне теперь.
Они шли навстречу друг другу, все больше сближаясь. Один с удочками за спиной, с резиновыми сапогами в руке и с плетеной корзиной на плече; второй с охотничьим ружьем, в изрядно потрепанных брюках и в свитере с воротом до самого подбородка. В этом одеянии дон Тарчизио вовсе не походил на священника, да и выглядел много моложе своих лет. Немудрено, что Барон узнал его, лишь когда очутился совсем рядом с ним.
Он тоже выругался сквозь редкие зубы, но грубо, смачно. Да и как не выругаться, ведь он вышел из дому на рассвете, чтобы избавиться от этих молча ненавидящих его обывателей, включая и самого приходского священника.
Увы, жизнь порой не оставляет тебе выбора! С одной стороны дорога сразу упиралась в мутный ручей, который в городке пышно называли рекой, а с другой стороны взбегала на холм и устремлялась к каштановой роще и к настоящей реке — излюбленному месту здешних рыбаков и охотников. Когда дон Тарчизио и Барон сошлись на перекрестке, они ничем не выдали своей досады, предпочтя сделать хорошую мину при плохой игре. Вот только улыбка Барона умело маскировала его истинные чувства, а дон Тарчизио улыбался вымученно, одними уголками губ.
— Целую ваши руки, дон Тарчизио! Слишком уж хорошим выдалось утро, чтобы сидеть и киснуть дома!