Логово горностаев. Принудительное поселение

Это позволило ему установить, что запись сделана пять-шесть дней назад. Потом снова щелчок, короткая пауза и начало записи следующего разговора. Снова голос Ренаты, но звучащий по-другому — тоном выше, напряженно.

— …Я ведь просила не звонить мне сегодня утром.

— Но ты знаешь, что я не могу без тебя, — тотчас ответил совершенно незнакомый ему мужской голос. Несколько секунд молчания, потом снова тот же голос: — Ты давно одна дома?

— Андреа только что ушел.

— Что ты собираешься делать сегодня утром?

— А что я могу делать? Приберусь немного в доме…

— Может, увидимся?

— Я сказала тебе, Джино, нет.

Непроизвольным движением Балестрини остановил дьявольский аппарат. Голос определенно незнакомый, но «Джино», черт возьми, это имя что-то ему говорило! Он снял очки и потер глаза. Джино? Пошарив наугад в среднем ящике стола, он нашел коробочку с мятными леденцами и положил два-три в рот. Возможно ли? Джино — так звали человека, от которого у Ренаты был ребенок, потом, воспользовавшись тем, что его призвали на военную службу, он незаметно исчез. Это произошло довольно задолго до того, как Балестрини познакомился с Ренатой. Девочка уже ходила и начинала говорить — очаровательная обезьянка с таким же беззащитным и трогательным личиком, как у матери… Неужели это действительно он?

Балестрини снова нажал на кнопку, и охватившее его сначала любопытство сменилось чувством горечи. Ему казалось, что он видит перед собой печальные глаза Ренаты, видит, как она, вобрав голову в плечи и прислонившись спиной к стене, стоит в полутемном коридоре и разговаривает по телефону. В одной руке у нее трубка, другую она прижимает к груди и настороженно прислушивается — у прислуги свои ключи, и она является, когда ей вздумается.

Он отчетливо представил себе Ренату и неожиданно понял причины множества мелких перемен в жене, которые до того не понимал. Ему даже стало ясно (при этом он от боли закрыл глаза), откуда этот тяжелый запах алкоголя — раз или два он почувствовал его наверняка.

И вот, фраза за фразой, пауза за паузой, Рената то защищалась, то обвиняла, то спорила, но так или иначе двадцать минут не отходила от телефона и закончила разговор только тогда, когда наконец явилась прислуга с хлебом и молоком. Ее собеседник намекал на какие-то свои дневные свободные часы: видимо, он не был связан определенным распорядком работы. Наверно, он коммивояжер или кто-то в этом роде. Балестрини почувствовал дрожь в коленях, когда услышал, что Джино нередко дежурит возле его дома, выжидая, когда он уедет, а потом заходит в телефонную будку напротив их подъезда. Он начал лихорадочно рыться в памяти, но, увы, ведь он всегда так плохо запоминает лица. Да имеет ли какое-нибудь значение, вспомнит он или нет, как выглядит человек, который мог быть этим Джино. Он остановил ленту как раз в то мгновение, когда зазвонил телефон. Подождал, насчитав семь звонков, пока тот замолчит.

Ни злости, ни раздражения, ни возмущения. Лишь унижение, горечь, удивление и растерянность, но прежде всего — страх, страх, страх. Что же будет? Перед ним лежало не досье с результатом следствия, которое он должен изучить, сидя у себя за столом с уголовным кодексом в руках. Он знал, что абсолютно не способен объясниться с Ренатой, говорить с ней о том, о чем всего полчаса назад не мог и помыслить. Но молчать будет еще ужасней. Как, как все это могло случиться? Внезапно, без всякой внутренней связи, он вспомнил, как был смущен бедняга Де Дженнаро, и ощутил прилив горячей симпатии к капитану. Балестрини понял, насколько неловко должен был чувствовать себя Де Дженнаро. Должно быть, он долго раздумывал, как поступить: искушение умыть руки, наверно, боролось в нем с желанием оказать дружескую услугу. Но сознание того, что Де Дженнаро, а до него сотрудник, занимающийся записью телефонных разговоров, слышали эту беседу, заставило Балестрини еще глубже ощутить весь позор и комичность своего положения.

Он вновь включил магнитофон, прокрутил пленку назад в поисках фразы, которая его особенно задела. Наконец он нашел ее. Коммивояжер терпеливо слушал бессвязные жалобы Ренаты, она путалась, голос ее замирал.

— Прости, но в конце концов, что такого особенного в твоем муже? Почему ты так переживаешь? — прервал ее бывший любовник. — Он приносит домой жалованье, не наставляет тебе рога — вот и все его достоинства… Можно подумать, что это твой дядюшка…