Логово горностаев. Принудительное поселение

Он предпочел не слушать жалкий лепет Ренаты и прокрутил ленту вперед, стараясь ни о чем не думать. За это время телефон вновь дважды принимался звонить, но теперь уже не так настойчиво. Балестрини выключил магнитофон и вызвал Винченти, знаком показав, что тот может забрать аппарат. Чтобы избежать болтовни старика, Балестрини сделал вид, будто с головой погружен в лежавшие перед ним бумаги, и даже вооружился авторучкой.

— Винченти, постой, — вдруг вспомнил он, когда тот уже закрывал за собой дверь.

— Да, доктор?

— Кофеварку уже починили?

— Да, еще вчера вечером.

Кофе — вот что сейчас ему было нужно. Только бы уйти из кабинета. Он вышел в коридор, где, как обычно, нескончаемым потоком текли толпы посетителей. Люди вглядывались в таблички на дверях, искали нужную комнату, хотя она, возможно, находилась совсем в другом здании.

Уже подойдя к кофеварке, окруженной, как всегда, плотным кольцом жаждущих кофе, он заметил среди них Де Дженнаро. Но Балестрини успел осушить пластмассовый стаканчик, прежде чем капитан обернулся в его сторону. К своему удивлению, он увидел, что Де Дженнаро не отводит взгляда и не выказывает смущения, как он ожидал. Капитан смотрел Балестрини прямо в лицо, дружески, но вовсе не с каким-то особо доверительным видом.

— Мне надо бежать в Палаццаччо, доктор. Я вам не нужен?

Балестрини отрицательно покачал головой. Нет, разумеется, нет, он ему сейчас не нужен, но почувствовал, что с этой минуты лед между ними растаял, хотя они наверняка никогда не обмолвятся больше о магнитофонной ленте ни словом. Однако Де Дженнаро неожиданно добавил:

— Если хотите, я могу сообщить некоторые сведения об известной вам личности.

По крайней мере человек шесть-семь услышали эту фразу, но никто не обратил на нее внимания, не обернулся, не перестал разговаривать. Балестрини попробовал улыбнуться. Улыбки, конечно, не получилось, да ему и не надо было притворяться перед Де Дженнаро.

— Спасибо, капитан. Мы об этом еще поговорим.

17

В шесть утра на тумбочке у постели столичного прокурора зазвонил телефон. Свет уже проникал тонкими яркими стрелами сквозь щели опущенных жалюзи.

— Кто бы это? — пробормотала, не открывая глаз, прокурорша.

— Кто, кто? Конечно же, твоя мамаша, — страдальческим голосом ответил прокурор, потянувшись за трубкой. Вообще-то он неплохо относился к этой наивной, всегда подтянутой старушке, но у нее был один недостаток: она считала, что все, подобно ей, должны вставать ни свет ни заря.

— Алло! — промычал он довольно раздраженно в ледяную трубку. Выслушал всего несколько слов, что-то так же коротко ответил и положил трубку.

— Ну что?

— Похитили Мартеллини.

— Строительного подрядчика! — вскричала прокурорша. Сидя на кровати, прокурор шарил ногой по полу в поисках шлепанцев и проклинал эти вечные ранние побудки. Но поскольку дело столь серьезное, ему, по-видимому, придется отправиться на место преступления самому — тут требуется авторитет его высокой должности. Тем более, что старик Мартеллини — бывший президент футбольного клуба «Лацио» и, наверно, один из богатейших людей Рима — был его добрым и щедрым приятелем.

— Подожди, Тото, я тоже встану.

— Приготовь мне одежду, пока я буду в ванной, — сказал прокурор, потирая подбородок, поросший редкой, жесткой щетиной. Когда только, наконец, кончится эта сумасшедшая свистопляска? Он сыт уже всем по горло, этими беспрерывными «чрезвычайными происшествиями». Решение о блокировании капиталов и имущества похищенных лиц было как острый нож, воткнутый в его тощий бок. Настаивать на принятии такой меры просто вошло теперь у его помощников в моду. Практически это означало, что родственникам похищенного запрещалось вносить требуемую сумму выкупа, и вызывало постоянные трения между столичным прокурором и его помощниками, между самими помощниками, будоражило общественное мнение, печать, министерства юстиции и внутренних дел. Он жил в вечном страхе, что впервые после принятия нового решения требование похитителями выкупа будет предъявлено именно на территории, находящейся под его юрисдикцией. Тогда ему достанется сполна; все стенания и скрежет зубовный обрушатся на судебные власти, принявшие это бесчеловечное решение. Таким нападкам не подвергнутся и сами похитители — бандиты и убийцы.

Преступления стали теперь совершаться под новой вывеской, причем этой гениальной находке бандитов немало способствовали газеты. Теперь преступники всякий раз обязательно приводили какие-нибудь свои политические мотивы. Для этого годилось любое преступление: похищение и ограбление банка, принуждение к проституции и зверское изнасилование. То же происходило при бунтах в тюрьмах, при сопротивлении аресту на улицах и когда скрывались от правосудия. Причем реакция у бандитов была поистине молниеносная. Допустим, какой-то парень по фамилии Фолькиньони во время демонстрации попадает под трамвай. Немедленно появляется «бригада имени Фолькиньони», а в нее, как только им потребуется, вступают обыкновенные уголовники.

— Тото, машина пришла, — объявила жена, стуча в дверь ванной.