Логово горностаев. Принудительное поселение

Балестрини машинально кивнул. Этот юноша, не по возрасту густо обросший волосами, не мог скрыть своего непролетарского происхождения и общего уровня образованности. У большинства его сотоварищей был так же хорошо подвешен язык и так же богат словарный запас, но Буонафортуна явно превосходил их блестящим знанием столь сложных в итальянском языке правил согласования грамматических времен.

— Пользуясь случаем, хочу уточнить, что, плюнув вам в лицо, я намеревался выразить свое презрение не к вам лично, а к тому классу, который вы представляете. Более того, здесь, в тюрьме, я даже слышал о вас довольно лестные отзывы…

— Спасибо.

— …и хотя я не верю, что можно служить сразу двум хозяевам, то есть быть судейским чиновником и в то же время оставаться честным, порядочным человеком…

Балестрини решительно открыл «дело» арестованного, словно желая показать, что он — лицо официальное и его не интересуют эти последние слова Буонафортуны. И потом, чего на него злиться? И так уже за свою дурацкую выходку в прокуратуре парень, наверно, заработает лишних два года.

Но Анджело Буонафортуна на этом не успокоился — слегка повернув голову, он пристально уставился на адвоката Латини, сидевшего, оттопырив нижнюю губу, с насупленным видом.

— Что же касается вас, то я не просил назначать мне защитника и буду вести себя так, будто вы вообще не существуете. Вы защищаете не просто человека, а клиента, причем в зависимости от того, кто больше заплатит…

— Браво, а теперь обрушься на конвойных, оскорби их и можешь считать, что сделал свое дело, — перебил его Латини, который на последних выборах в местные органы баллотировался по списку либералов, но собрал всего двести-триста голосов.

— Хватит, Буонафортуна! — прикрикнул на парня Балестрини и ощутил препротивную дрожь. Он ничуть не удивился бы, если б этот тип из «красных бригад» сейчас на него набросился, и Балестрини инстинктивно покрепче уперся коленями в письменный стол. Но ничего не произошло.

— Я должен сообщить вам кое-что, чего вы еще не знаете, — начал Балестрини, разглаживая лежащие перед ним бумаги.

— Что, кассирша из кинотеатра отказалась от своих ложных показаний?

— Напротив, она продолжает клясться и божиться, что в тот вечер видела именно вас. Но относительно убийства полицейского мы пока что не располагаем никакими другими данными. Однако мы весьма тщательно осмотрели вашу комнату. В первый раз нас интересовало оружие, поэтому обыск был произведен поверхностно. Но теперь мы нашли кое-что другое.

Он ожидал, что Буонафортуна спросит: «Ну и что же вы нашли?» — но вопроса не последовало. Юноша молчал и внимательно, может, чуть напряженно смотрел на него.

— Банкноты по сто тысяч. Двадцать девять банкнот по сто тысяч. Запрятали вы их хорошо — в шкафу за зеркалом. Эти деньги уплачены как выкуп за похищенного Ди Риенцо.

Густые, длинные усы арестованного мешали разглядеть его лицо, но Балестрини показалось, что Буонафортуна чуть заметно улыбнулся. Балестрини прочистил горло. Провести три допроса за час — это слишком много при его характере. Труднее всего подавить желание свернуть допрос поскорее — надо продолжать, хотя преимущество уже потеряно.

— Что вы можете сказать по поводу этих денег? — спросил Балестрини тихим голосом и заметил, что защитник обеспокоенно заерзал на стуле. Эта новость, по-видимому, выбила его из колеи. Наверно, мучается теперь при мысли о том, что приходится защищать подсудимого даром. Между тем Буонафортуна наконец решился ответить.

— Ничего не знаю. Очень вероятно, что деньги засунула туда судебная полиция, чтобы пришить мне еще одно дело.

— Это предположение придется отбросить. При обыске присутствовали ваши родители. Трудно допустить, чтобы они были заодно с судебной полицией. Или это не так?

— Мне ничего не известно об этих банкнотах.

— Однако по крайней мере три из них вы разменяли в магазинах вашего квартала. Одну ассигнацию мы уже нашли, и она той же серии.

— А как вы можете доказать, что бумажка принадлежала мне? Даже если лавочник уверяет, что ассигнация моя, то я, со своей стороны, могу это отрицать.

— Конечно, отрицать можно и самое очевидное. Но находку банкнот на юридическом языке мы называем уликой.

— Называйте как хотите, вам и карты в руки. Что до меня, то я говорю и повторяю, что…

Балестрини обескураженно покачал головой. Обычно он не строил воздушных замков, но сейчас у него мелькнула надежда — а вдруг в ответ на его вопрос Анджело Буонафортуна с дерзкой улыбкой скажет: «А что, разве вы никогда не слыхали, доктор Балестрини, о том, что „красным бригадам“ приходится самим финансировать свою деятельность».

От мыслей о Буонафортуне он не мог отделаться и полтора часа спустя, когда автомобиль черепашьим шагом двигался по забитой машинами набережной Тибра. Несколько дней назад они с Де Леонибусом говорили о Буонафортуне, и Витторио сказал: «Этот парень играет свою роль более уверенно, чем я свою».

— Вы служите неправому делу, — впервые враждебно и с насмешкой произнес Буонафортуна, когда его уводили.