Логово горностаев. Принудительное поселение

— Вот ты всегда такой: тебе обязательно нужно снабдить простое слово «да» — самое прекрасное из всех, какие только есть, — этим своим «пожалуй»… Ты, наверно, ответил «пожалуй, да» и на вопрос священника, хочешь ли ты, Андреа Балестрини, взять в жены… Эх, беда в том, что ты держишься подобным образом не только со мной, я-то, в сущности, человек посторонний, и ты меня чуточку стесняешься. Но ведь ты же ведешь себя так и с Ренатой!

— Прости, но что ты имеешь в виду? — спросил, вновь надевая очки, Балестрини.

— Ты просто зануда, Андреа. Твое занудство столь простодушно, столь естественно, что мне даже сказать тебе о нем стоит невероятного труда, — нежным шепотом проворковала Вивиана. И при этом улыбнулась так, будто призналась, что покорена его непосредственностью, мужеством, решительностью. — Ведь ты постепенно убиваешь этого несчастного крольчонка. Разве ты не видишь?

— В таком случае еще немного — и мне придется отдать себя в руки правосудия, — сделал робкую попытку пошутить Балестрини. Он не знал, как остановить ее и покончить с неприятным разговором, а может, вовсе этого и не хотел. Даже телефон, вечно такой настырный и назойливый, сейчас молчал, словно подыгрывая Вивиане. Хорошо продуманным жестом Вивиана подняла правую руку и показала три пальца.

— Что это значит? — неуверенно спросил Балестрини.

— Магическое число три. Я задам тебе три вопроса, и на один из них ты должен ответить «да». Согласен?

Балестрини в ответ покачал головой, стараясь придать лицу самое ироническое выражение, на какое только способен. Пока он пытался придумать предлог, чтобы выйти из кабинета, дверь без стука приотворилась, и в ней появилась голова его секретаря Гарибольди. Физиономия у него была куда более унылая, чем обычно.

— Задержали какого-то вооруженного человека, пытавшегося проникнуть в прокуратуру. Его ведут к вам.

Вивиана поднялась, как только дверь затворилась.

— Это террорист?

— Да какой там террорист! Вот увидишь, у него имеется разрешение на оружие. Самое большее, наверно, не заплатил какой-нибудь налог.

— Ладно, я пошла. В воскресенье вы поедете с нами в Терминилло?

— Пожалуй, да, если не случится чего-нибудь непредвиденного.

— Так все-таки да или нет? — спросила, наклоняясь к нему, Вивиана. Балестрини улыбнулся.

— Да. Просто да… Так лучше?

— Пожалуй, да, — серьезным тоном ответила Вивиана и, подмигнув ему, вышла из комнаты. Из коридора уже доносился шум шагов, приближавшихся к его двери.

19

Узнать, чьи это голоса, было невозможно. Поэтому Де Дженнаро обозначил их начальными буквами алфавита, а самые интересные реплики выписал на листок бумаги. Интересные, однако, не в том смысле, что в них содержались какие-то ценные конкретные сведения. Просто в этих разговорах имелась своя скрытая логика, хотя уловить ее пока не удавалось. Вместе с тем в них не было той бессмыслицы, которая могла навести на мысль о том, что болтовня зашифрована.

Голоса было три. Голос «А» был первым и звучал наиболее авторитетно. Он мог принадлежать старику лет семидесяти — резкий, неприятный, без всякого диалектального акцента. Неприятный голос. Капитану Де Дженнаро он напомнил голос покойного полковника Витали, заправлявшего в следственном отделе лет десять. Порядочный был мерзавец, настоящий садист: глядя на него, юный лейтенант мог подумать, что служить в корпусе карабинеров — самое последнее дело, если тут человек может так ожесточиться.

Но тот, кому принадлежал голос «А», казался более гибким, чем старик Витали, и занимал, вероятно, несоизмеримо более высокое положение. Он произносил «президент», «социалисты», «конфиндустрия» так, как обычно говорят «мой начальник», «мои соседи», «молочное кафе». Но не это главное. «А», хоть и не пользовался каким-то кодом, шифром, проявлял в разговоре такую осторожность, что иногда его просто невозможно было понять. Не произносил фамилий, крайне редко называл имена, прозвища и никогда не указывал должности упоминавшихся им лиц.

Сначала слушать его было скучновато. Голос «Б», основной его собеседник, подавал отдельные реплики, вставлял короткие фразы. У него был еле уловимый венецианский акцент, возможно сглаженный долгим опытом публичных выступлений. «Вам с Франко пора уже убедиться в том, что…» — нередко повторял «А», утрачивая свою обычную невозмутимость. «Б», более спокойный и флегматичный, пропускал это мимо ушей. Было ясно, что эти два человека прекрасно понимают друг друга, и если спорят, то только по отдельным деталям. Нередко разговор касался сугубо личных дел.

Прокручивая эти магнитофонные записи по нескольку раз подряд, Де Дженнаро ломал голову над тем, какое значение могли иметь для бедняги Паскуалетти, а также и для его убийцы, например, сведения о том, что синьора «Б» давно болеет и ей, возможно, потребуется сделать операцию на открытом сердце с подключением аппарата для искусственного кровообращения и наложением шунта американского производства — и так целые две катушки на обеих сторонах!