Логово снов

– Я так беспокоился за тебя!

– У нас случились небольшие неприятности с пареньком, который ни в какую не хотел слышать «нет», – объяснил Сэм.

– Одна из этих тварей загнала вас в угол? – тут же догадался Мемфис.

Тэта кивнула.

– И как же вы выбрались? – Мемфис схватил ее за руки, и Тэта вскрикнула.

Он увидел освежеванные ладони.

– Тэта! А эти ожоги откуда?

– Я…

– Паровая труба, – снова объяснил Сэм, кидая на Тэту быстрый взгляд. – Давайте уже засунем эти косточки в освященную землю. Достойные похороны, все такое…

Сэм, Эви и Мемфис принялись рыть с такой яростью, что вскоре выкопали вполне приличную яму.

– Как скажешь, Мемфис, достаточно глубоко? – спросил Сэм.

– Я тебе скажу, что достаточно, – встряла Эви.

– Ну, тогда была не была, – и он, тяжело дыша, вылез из ямы.

Мемфис с Тэтой опустили череп и оставшиеся кости Вай-Мэй в могилу, и Мемфис забросал ее обратно землей. Руки у него уже почти заледенели на холодном и мокром ветру.

– Я ничего не смыслю в китайских ритуалах, но наверняка тут полагается сказать какую-нибудь молитву, – сказал он.

– Какую молитву говорят, когда нужно избавиться от призрака? – осведомилась Тэта.

– Вот уж чего не знаю… Но, думаю, любая будет лучше, чем совсем никакой.

Все, кроме Сэма, склонили головы.

– Сэм! – Эви пихнула его локтем.

– Уж поверь, если боженька существует, он все равно в курсе, что я притворяюсь.

Мемфис опустился на колени в грязь и положил одну руку на холмик.

– Покойся с миром, беспокойный дух, – прошептал он и ощутил легонький толчок – тень контакта, которая тут же пропала.

– Ну, что? У нас получилось? – спросила Тэта.

Сэм пожал плечами.

– На меня даже не смотрите. Я вам не эксперт по призракам. Что-то пытается нас убить прямо сейчас?

Они сбились в кучу в тени готической колокольни церкви под неутихающим ливнем, прислушиваясь, не идут ли голодные духи, но слышали только грохот воды, и городские клаксоны – такие сладостные сейчас! – и возмущенные крики с улиц, и неумолчный шум города.

– Думаю, у нас все получилось, – заключил Мемфис со смесью облегчения и благоговейного ужаса.

– Двинули обратно в музей, – произнесла Тэта, громко стуча зубами. – Я хочу убедиться, что с Генри все в порядке.

– Дай-ка я сначала взгляну на твои руки, – сказал Мемфис.

– Поэт…

– Тэта!

Она неохотно подняла руки израненными ладонями вверх. Мемфис взял их в свои.

Тэта поморщилась.

– Прости, – сказал Мемфис. – Ты мне доверяешь?

– Да, – прошептала она.

Мемфис закрыл глаза.

Контакт был нежен, словно кто-то на руках, баюкая, уносил его в целительский транс. Он слышал, как бьют барабаны и радостно поют духи предков, а наверху раскинулось вечное синее, синее небо. Ему было тепло.

– Мемфис? – позвал голос Тэты.

Она стояла перед ним, улыбаясь, как человек, в первый раз в жизни увидавший свое счастье.

– Я чувствую тебя, – сказала она, не произнеся вслух ни слова. – И мне совсем не страшно.

Голова ее откинулась назад, глаза закрылись. Волна прокатилась по Мемфису; он ощутил, что сделан из чистого света. Пение было повсюду, и на мгновение они двое стали единым целым – одно тело, одна душа – словно уже перепрыгнули через метлу[55] и приземлились по ту ее сторону. Там, где всегда светит солнце.

Мемфис пришел в себя. Тэта смотрела на него широко раскрытыми глазами. И плакала.

– Я сделал тебе больно?

Она засмеялась сквозь слезы.

– Ты никогда бы не сделал мне больно.

Ее руки лежали в его, и последние ожоги таяли на коже.

В затопленных тоннелях призраки тоже таяли с долгим, протяжным вздохом. Поезда разметывали остатки их призрачной сути, тарахтя прямо сквозь них, неся по домам сонных пассажиров, готовых уснуть, жаждущих оказаться поскорее в постели. Сегодня все они будут спать спокойно.

А в царстве снов, в их сияющем логове началось последнее представление. Генри и Лин вместе смотрели, как воспоминания возвращаются в архивы мира, где и положено спать страстям человеческим.

– А Луи? – спросила Лин.

Огни кругом гасли, один за другим.

Ее друг покачал головой.

– Мне жаль, Генри.

Он поглядел на потолок, где уложенная елочкой плитка уже утратила весь свой блеск.

– Нам пора просыпаться, как думаешь?

– Да, я готова.

– Ты знаешь, что делать?

– Не волнуйся, знаю, – заверила его она.

– А я вот нет, – признался он. – Ладно, Лин, дорогая, ночь выдалась долгой, ты шикарно поработала. Теперь ты можешь проснуться, как только пожелаешь. Просыпайся, Лин Чань.

Лицо Лин утратило выражение, веки опустились, и в следующий миг она пропала из мира снов, оставив лишь смутное ощущение, что она когда-то здесь была – так, еще одно малое возмущение атомов. И совсем уже перед самым пробуждением ей почудилось, что она видит Джорджа, сияющего и золотого. Он улыбался ей с угла Дойер-стрит в день Нового года, и фейерверки взрывались красками у него над головой, а в руке была печенька-полумесяц, и все время мира теперь принадлежало ему.