– Самый крутой журнал в Гарлеме. Его издает сам мистер Дюбуа. Там куча народу публиковалась – Лэнгстон Хьюз, Каунти Кален, Зора Нил Херстон.
– Мемфис Кэмпбелл, – c улыбкой подхватила Тэта.
– Быть может, – мечтательно сказал Мемфис, – быть может…
– Ты разузнал что-нибудь новое об этом странном глазе с молнией? – спросила она.
– Пока ничего. Клянусь тебе, я перерыл все книги, какие только смог найти о символах и глазах. Не знаю, откуда он взялся, но должен же у него быть хоть какой-то источник.
– Она тебя отвезла? – спросила Тэта.
Улыбка сбежала с лица Мемфиса.
– Не-а. Но она рассказывала нам с Исайей всякие сказки из гаитянской истории, и африканский фольклор тоже: про нашу семью, и откуда мы взялись, и как сюда попали. Про то, кто мы такие. У мамы были сказки на все случаи жизни.
Тэта подтянула коленки к груди и обняла их.
– Ты по ней скучаешь?
– Да, – сказал Мемфис, упорно глядя в темные холмы.
Он отпил из фляжки.
– Очень скучаю.
– У тебя и у самого сказок достаточно, – нежно сказала Тэта. – У меня таких нет. Нет сказки о том, кто я такая. Только смутные воспоминания и один-единственный сон – он и сам как воспоминание, но я все никак не могу его рассмотреть, будто он не дается.
– Расскажи хотя бы то, что рассмотрела. – Мемфис протянул ей фляжку, но она покачала головой.
– Там все бело… словно мили и мили снега. А в снегу – такие забавные красные цветы, они повсюду. Я слышу крики и конское ржание, потом вижу дым, а потом ничего. Я просыпаюсь, – она пожала плечами. – Вот и все мои сказки.
– Мы можем придумать нашу собственную сказку, – сказал Мемфис. – Мы с тобой.
Он целую неделю репетировал эту речь перед зеркалом в ванной, но сейчас все слова вдруг куда-то подевались. Поэтому он просто взял руки Тэты в свои, глядя, как по комнате катится свет.
– Тэта… – Он откашлялся, потом начал снова: – Тэта, я люблю тебя.
Ее улыбка исчезла. Она не ответила.
– Это совсем не тот ответ, на который я надеялся, – пошутил Мемфис, но в животе у него было туго, как в струнной коробке рояля.
– Эх, Поэт… Я… я просто этого не ждала.
– Тэта, – сказал Мемфис, – я чувствую, мне надо тебя предупредить. Примерно через пять секунд я тебе скажу, что люблю тебя. Вот. Теперь ты знаешь, чего ждать.
Улыбка все еще не возвращалась.
– Последний парень, который мне это говорил… короче, все пошло не так.
– Ну, я же не какой-то там последний парень. Я
– Когда ты исцеляешь людей…
– Раньше исцелял. После Исайи даже не пытался.
– Хорошо, но когда ты раньше исцелял людей в церкви, ты мог исцелить кого угодно?
– Большинство, я так думаю. Я не смог помочь маме, – сказал Мемфис, и Тэта мягко пожала ему руку.
– А мог ты убрать что-нибудь из человека своей силой? – Она заглянула ему в глаза.
– Ты о чем?
Вот как ему сказать, не сказав при этом всего?
– Что, если в человеке есть нечто… в целом не болезнь, а больше похоже на… – Тэта попробовала подыскать верное слово, – на дурную пророческую силу. На то, что противоположно исцелению. Что может причинять людям вред.
Мемфис расхохотался.
– В «Чудо-миссии» я таких отродясь не встречал.
– Еще бы. Конечно, нет.
– Тэта, о чем вообще речь?
Тэта вымучила улыбку. Внутри же ее отнесло лишь еще дальше от берега. Кто станет любить такую, как она?
– Просто любопытствую, Поэт. Вот и все.
Ей нужно его оставить. Это будет благородно. Пока она не причинила ему боль.
Мемфис поцеловал ее в висок, тепло и нежно, и Тэта поняла, что благородства в ней нет ни на грош, потому что не было, ну, не было у нее сил вот так взять и бросить его.
– Я люблю тебя, – снова сказал он.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она.
– Ты только что сделала меня самым счастливым человеком во всем Гарлеме, – расплылся в улыбке он. – Теперь у тебя больше одной сказки, Принцесса. Этот маяк и этот момент – думаю, вот она, сказка о том, кто мы такие.
– Выходит, что так, – и да, она надеялась, что все будет хорошо.