И тогда Мемфис поцеловал ее, и она ответила. Поцелуй был теплый, он отправился странствовать по всему ее телу, и ей захотелось еще. Они сползли на пол фонарной комнаты. Мемфис навалился на нее – совсем легонько; она чувствовала его животом, и от этого у нее все внутри сделалось жидким. Тут, без предупреждения, мысли ее метнулись назад, к Рою. Это Рой сейчас был сверху, пригвождая ее к кровати там, далеко, в Канзасе. Незваное воспоминание пронеслось сквозь нее, как скоропостижная лихорадка. Ладони налились жаром, он потек в пальцы – инстинктом испуганного зверя, как будто в этот момент тело ее не могло разобрать, где Мемфис, а где Рой, где любовь, где насилие.
Перепуганная Тэта оттолкнула Мемфиса и резко села, хрипло и тяжело дыша. Руки она спешно засунула под бедра, чувствуя, как тепло постепенно отступает.
– Я что-то делаю не так, Принцесса? – спросил Мемфис, смущенный и озабоченный.
Тэта хватала ртом воздух.
– Нет. Нет, я просто… я хочу притормозить, Поэт.
– Конечно. Да. Мы можем быть сколь угодно медленными.
От его предупредительности Тэта чуть не расплакалась.
– Можно… можно мы просто полежим тут, рядом?
– Да, если ты хочешь.
И они улеглись рядышком на полу маяка, и Тэта положила голову Мемфису на грудь – туда, где ей было слышно, как колотится его сердце. Больше всего на свете ей сейчас хотелось продолжить его целовать. Но у себя в голове она слышала вопли Роя, видела витки черного дыма у него под пальцами, вцепившимися в лицо, видела, как комната одевается огнем.
– Все хорошо, Принцесса? – спросил Мемфис.
– А то. Все просто пухло, – сумела выдавить она.
Они лежали и смотрели, как яркий свет чертит над ними взад и вперед, обещая безопасность.
Луна пролилась сквозь тонкие шторы к Исайе в комнату. Полупроснувшись, он медленно вылез из кровати и двинулся к Мемфисову столу. Глаза у него в глазницах опрокинулись в черноту, рот уже шептал старые, очень старые слова. Он сгреб со стола карандаш и принялся рисовать.
А в задней комнате прокуренного игорного дома Слепой Билл торговался с двумя парнями, которые очень плохо переваривали попытки торговаться.
– Скажите мистеру Шульцу, что я ему добуду деньги. Я обещаю, – сказал им Билл.
– Мистер Шульц ожидает процентов. Или возьмет проценты другим, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – сообщил один из парней и пнул Биллову трость – просто чтобы окончательно прояснить смысл сказанного.
– Да, сэр. Спасибо, сэр, – выпалил Билл и по дороге на выход добавил шепотом еще пару проклятий.
Это были плохие люди, но Билл встречал и похуже. Из тех, что оч-ч-чень хорошо платят за информацию о по-настоящему одаренных людях, если уж на то пошло.
Джерико, зевая, читал давний отчет о проведенном Уиллом расследовании случаев, когда пророки ощущали приближение опасности и предупреждали людей (предупреждениям, разумеется, по большей части никто не верил). Он выглянул из окна в озаренную неоном ночь и подумал о том, где, интересно, сейчас Эви… и думает ли она о нем… и выругал себя за то, что сам подумал об этом.
Где-то еще в городе одни представители золотой молодежи отплясывали под лихорадочный джаз по кабакам, в то время как другие ее представители уже тащились по домам просыпать джин. Они валились в постель, мурлыкая песенки, написанные, они были в этом уверены, вот прямо лично для них – песенки, которые они собирались так же счастливо напевать до конца своих дней. А потом они спали и смотрели сны – красавчики и душечки в объятиях друг друга. Каменщики и мостовщики, обитавшие в тени возведенных ими монументов чужому величию. Пришлые новички, чьи языки все еще сражались с текстурой английских слов. Мальчики со Среднего Запада, явившиеся в большой город сколотить себе капитал. Девочки-подростки в тесных квартирках, жаждущие почувствовать себя прекрасными, обожаемыми – хоть кем-то замеченными. Все они уходили все глубже и глубже в коридоры сна, следуя за песенкой музыкальной шкатулки и ничего так не желая, как влиться в мечту, которая звала их. Великое паломничество к кем-то обещанной земле.
Они слышали голос.
Некоторые говорили «нет». Они уплывали в другие, не такие сладкие сны, от которых пробуждались утром с ощущением серьезной утраты. Как будто им предложили целую гору счастья, а они взяли и всю ее промотали.
Зато другие говорили «да». Они бросались в погоню за ускользающими желаниями и не обращали никакого внимания на жуткие звуки в темноте… пока не понимали свою ошибку – конечно же, слишком поздно. Пути назад уже не было. Они спали и спали, пока от них не оставались одни лишь фантомы неутолимых желаний. Голодные призраки, все еще спящие, смотрящие сны.
В подвальном кабаке на Западной Двадцать Четвертой улице две флапперши спали, сложивши домиком головки с марсельской завивкой, затерявшись во сне.