Логово зверя

Не разделял общего веселья только один человек – Паша. Полуневменяемый Белый рассказал о своём сне абы как, в двух словах, но и этого для Паши оказалось достаточно. То, что для других было лишь порождённым обильными возлияниями ночным кошмаром и лишним поводом для смеха, его поразило как громом и погрузило в глубокую, мрачную задумчивость. То, что упорно преследовало и мучило его все последние дни, начиная с памятной встречи в лесу, то, что он всеми силами старался забыть, используя для этого все возможные средства – в частности, регулярно напиваясь до беспамятства в компании своих новых непросыхающих друзей, – это, таинственное, непознанное, жуткое, после сбивчивого, косноязычного сообщения Белого вновь напомнило о себе, снова вошло в его мысли, опять вползло в его сердце, заставив его заныть и сжаться от страха. А то, что Белый, в отличие от него с Юрой и Кати, увидел это не наяву, а во сне, ещё более изумило Пашу и заставило его призадуматься о природе того, чему он не знал даже названия. Что же это такое, в конце концов? – раз за разом вопрошал он себя без всякой надежды отыскать ответы на свои вопросы. – С чем они столкнулись? Как это понять и объяснить? А главное, как избежать ещё одной встречи с этим, встречи – и тут уж у Паши не было никаких иллюзий, – которая может оказаться для них всех роковой?!

Молчать об этом, держать всё это в себе, делать вид, что всё в порядке, что ничего не происходит, становилось для него нестерпимым. Этот груз делался для него слишком тяжёл. Несколько раз, особенно после двух-трёх стаканов, у него возникало страстное желание рассказать обо всём, раскрыть свою тайну хоть кому-нибудь, тому же Диме или Кирюхе. Но всякий раз что-то в последний момент удерживало его.

Так случилось и в этот раз. Растревоженный и взволнованный сверх меры, он захотел тут же, немедленно выложить собравшимся всё, что он видел, слышал и знал, поделиться с ними своими переживаниями и страхами, сделать их сопричастными тому загадочному и непостижимому, что не давало ему покоя, терзало и изматывало, почти сводило его с ума. Он собрался с духом и уже открыл было рот, чтобы поведать окружающим о том, что не укладывалось у него в голове и грозило довести его до помешательства.

Но не сказал ни слова. Взглянув на испитые, бессмысленные, искорёженные от пьянки лица своих сотоварищей, он, как неоднократно случалось и до этого, понял, что не с кем и не о чем тут разговаривать. Что он лишь даром потеряет время, пытаясь втолковать что-то этим одичалым, наполовину потерявшим человеческий облик субъектам, которые по непонятной причине, будто в насмешку, числились в каких-то там документах как научные работники.

Не издав ни звука и в очередной раз оставив свои откровения при себе, Паша вздохнул, покачал головой и, поднявшись, медленно побрёл к своей палатке, одолеваемый всё более тревожными и гнетущими раздумьями и чувствуя на душе тяжесть, от которой замирало сердце и перехватывало дух.

Вокруг костра снова сделалось тихо. Димины собутыльники, разбуженные сначала дракой Кирюхи с Лёшей, а затем воплями Белого, вновь сморенные дрёмой, стали один за другим отрубаться и уходить в астрал. Кирюха, возбуждение которого постепенно улеглось, сменившись отупением и скукой, смотрел кругом всё более рассеянным, осовелым взглядом, позёвывал и клевал носом. Наконец, видимо не желая засыпать прямо тут, на земле, поросшей худой чахлой травкой, с усилием поднялся и, ничего не говоря, чуть покачиваясь и поматывая, как болванчик, головой, побрёл прочь.

Дима поглядел ему вслед безразличным, лишённым выражения взором, перед которым начинала разливаться мутная колеблющаяся пелена – предвестие приближавшегося сна, после чего перевёл его на огонь. Тот, давно уже не поддерживаемый свежим топливом, понемногу хирел, тускнел и трещал уже не так весело, как прежде, а приглушённо, будто обиженно. Искры больше не разлетались кругом, окрестности не озарялись живым, мельтешащим сиянием, и ночная тьма, словно только этого и ждала, начала наступать на сжимавшееся освещённое пространство, без труда отнимая у света всё новые участки и мало-помалу подбираясь к валявшимся вокруг умиравшего костра неподвижным телам. Впрочем, тем уже было всё равно: сломленные непомерным количеством выпитого алкоголя, они спали как убитые, время от времени всхрапывая или постанывая во сне, что-то бормоча, чмокая губами и скрипя зубами. Спали, чтобы отдохнуть, подкрепить сном истощённые, измотанные за долгий беспокойный день силёнки и завтра, бодрыми, освежёнными, с новыми силами опять окунуться в водоворот пьяной, разнузданной, бесшабашной лагерной жизни.