Локи

– Столба считать не будем, без него в казарме ровно двадцать душ. Одиннадцать – добровольцы, из злостных нарушителей дисциплины. Эти испуганы, но о побеге даже не думают, надеются, что обойдется. «Дезертиров» девять, все под следствием. Тут настроение иное, бежать согласны, но при условии, что снаружи их встретят и помогут. Членов КПГ четверо, включая меня. Мы высказываемся за восстание. Предлагаем захватить оружие и поднять заключенных. Понимаем, что шансов очень мало, но все же попытаться стоит.

Голос звучит глухо, еле слышно. Умолкает.

Тьма…

Теперь очередь Лонжи, но тот не спешит. Наконец, роняет негромко:

– Кто еще за восстание?

– «Черный фронт» против, – неохотно откликается фельдфебель. – Заключенные – не бойцы, их сомнут сразу. Рота «асфальтовых солдат» и с батальоном справится. Никаких шансов!

«…Если мы в форте придумаем чего, ваши в крепости поддержат?»

Не поддержат…

Лонжа смотрит во тьму.

– Погрузка «компауса» начнется вероятнее всего завтра. Первый же снаряд может не взорваться, но их там несколько сотен. Шансов и тут практически никаких. Предлагаю завтра с утра разобрать оружие и быть готовыми. Казарму захватить, тех, кто будет мешать, запереть. Дальше действовать по обстановке.

– До вечера, может, и дотянем, – вздыхает Запал. – А потом разберутся, если не Скальпель, то Зепп. Я его знаю, обещал расстрелять – расстреляет. Наши не поднимутся, а вас всего пятеро. Нет, не годится! Может…

Не договорил – помешал луч карманного фонаря. Прямо в лицо, в зрачки глаз.

– Кажется, я вас прервал?

Обер-лейтенант Домучик, шагнув ближе, скользнул лучом по всем троим.

– Господа подпольщики! Можете совещаться дальше, но Рихтера я забираю.

Усмехнулся, окуляры поправил.

– А вы подумайте о том, кому выгодна вся эта история. Гиммлер не дурак, а Дитрих – не самоубийца.

Махнул затянутой в перчатку рукой.

– Идемте, Рихтер. У меня новости.

* * *

Моросил мелкий привычный дождь. Свет фонарей расплывался, отражаясь в лужах, кирпич корпусов оделся тьмой, последние желтые листья ноября устилали асфальт. Домучик шел по дорожке, держа руки совершенно по-штатски, в карманах. На Лонжу даже не смотрел, морщился, то и дело снимая и снова надевая очки. Наконец, вздохнул:

– Фотографии у меня с собой, но, надеюсь, поверите на слово, ваше величество.

Лонжа усмехнулся.

– Из Штатов прислали?

Контрразведчик кивнул.

– Вас же всерьез никто не искал, все уверены, что вы арестованы, что вы у Гиммлера. Это я перестраховался… Дьявол! Даже не представляю, как нужно разговаривать с королем! Но поскольку для всех вы Рихтер, то уж, извините, скажу. Вы дилетант! Так дела не делаются! Губертсгоф, Вайсрутения, новый арест…

Лонжа пожал плечами.

– Знаю. У Баварии нет своей разведки. Шпионскому ремеслу меня не учили. Делал, что мог.

Домучик возмущенно фыркнул.

– Теперь понимаю, почему в 1918-м случилась революция.

Остановился, повернулся резко:

– Завтра, в крайнем случае, послезавтра Горгау взлетит на воздух. В этом обвинят группу заговорщиков во главе, между прочим, с вами. Для того вашу команду и оставили. Вот она, провокация Гиммлера! Объединенное подполье совершает неслыханный террористический акт, несущий угрозу всему Рейху! Первый раз не получилось, предотвратили, вышло во второй… Мы с вами уезжаем немедленно!

Лонжа покачал головой.

– Не уеду. Я здесь не один. Не представляете, как говорить с королем? Я намекну. Королям не предлагают бесчестье.

* * *

Наручные часы он одолжил у дезертира Запала, удобные, с фосфорными стрелками. Глянешь, и сразу видно: без двадцати минут час.

К ночи дождь перестал, но на крыше казармы мокро и скользко. Шинель греет плохо, то и дело задувает ветер, приходится крепко держаться за железный штырь ограждения.

…Две ракеты, обе желтые, обе с большим перерывом. Красной он так и не дождался.

Внизу была крепость, черные громады бастионов, залитый желтым прожекторным огнем плац. Лонжа смотрел в темноту, терпеливо считая минуты. Может, еще повезет. Без девятнадцати час…

Мысли-птицы улетели куда-то далеко, он просто ждал. Секундная стрелка под цифрой «6» ползла медленно, запинаясь при каждом шаге. Рука примерзла к холодному металлу.

Срок не вышел, может, еще повезет.

Мать-Тьма тоже смотрела на упрямца, не желающего вопреки всему сдаваться. Ей стало интересно, и она надвинулась, подступив со всех сторон.

Человек шевельнул губами:

Печалям – ни дня,
Да сгинет забота!
Чертям пусть меня
Поджарить охота.

Тьма положила мягкую тяжелую ладонь на горло, но упрямец мотнул головой, освобождаясь от хватки.

Не надо бояться
Шутить и смеяться,
Подумаешь, Ад:
Нет мыслям преград!

5

– Выходите! – господин Зеппеле широко распахнул дверь. – Такого еще не было!..

В узком проходе между блоками – крики и шум. Людей не десяток, не два, почти полная сотня. Расшумелись, не унять.

– Выходите! – повторил журналист, но блок № 5 не спешил откликаться. Как лежали, так и лежат, кто-то даже отвернулся. Нет министрам и депутатам ни до чего дела. Без нас шумите, мы не причем!