Наверно, «буа» означало «помогите, пожалуйста»!
Я легонько похлопала его по попке.
— Еще разок, — сказала я ему. — У тебя все получится.
— Буа, буа! — сказал Антон и попробовал еще раз.
Теперь мальчик стал похож на маленького толстого щенка, который только что научился ходить. Он заполз за письменный стол и потянулся к стопке книг. Затем поднялся на ножки и стоял, покачиваясь. Книжная башня тоже начала покачиваться, и верхние книги посыпались на пол. Я не успела поддержать малыша, и он плюхнулся прямо на книги.
Я бросилась к нему, но он уже перевернулся и сел. Захлопал в ладоши, а потом принялся вырывать страницы из первой попавшейся книги.
Ой-ой-ой!
— Нельзя, — сказала я, но малыш был другого мнения на этот счет.
Я попыталась остановить его, но Антон так завизжал, что я решила — книгой придется пожертвовать. Вырвав страниц десять, он пополз дальше. Следующей целью стала корзинка с клубками шерстяной пряжи, стоявшая рядом с диваном.
Со стола посыпались карандаши, стоявшие в чашке. Рядом стояла еще одна чашка с остывшим кофе, но ее я заметила только тогда, когда темная жидкость пролилась на пол. Антон ужасно обрадовался, и тут я вспомнила про козочку Белоснежку в нашей ванной.
Я бросилась в кухню, а когда вернулась с бумажным полотенцем, Антон уже вытаскивал книги с нижних полок. Наверное, в нем проснулся писатель. Или преподаватель. Но скорее всего — книгометатель.
— Может, хватит? — взмолилась я, когда мимо моего уха просвистел «Эмиль из Леннеберги».
Но Антон вошел в такой раж, что я даже немного испугалась. И Салли, похоже, тоже.
Она как раз в это время появилась на пороге гостиной.
— Что здесь происходит? — удивилась она.
— Я… э-э… — я понятия не имела, что и сказать.
Наверно, то, что я спасла Антона от внезапной детской смерти, не прокатит. Больше ничего Салли спросить не успела, потому что донесся звук поворачивающегося в замке ключа. А в следующую секунду в гостиную вошла мама Антона. Мальчик тем временем добрался до окна. Туда он, похоже, и стремился.
Так вот что означало «буа»: на подоконнике лежала бутылочка от «Мистера Проппера», любимая игрушка сына Луизы.
— Не могу глазам поверить, — прошептала она. — Антон ползает! Я уже несколько недель этого ждала!
Она схватила малыша на руки и прижала к себе.
— Как это произошло? — растерянно спросила она.
— Он проснулся, — сказала я. — Я… Кажется, мы пошли с ним в гостиную. А потом он взял и пополз.
— Точно, — сказала Салли, поспешно стаскивая с себя куртку. Лицо у нее было бледноватым. — Все случилось так неожиданно… — Она покосилась на меня, потом на Луизу. — Здорово, да?
Луиза кивнула и с нежностью взглянула на девушку.
— Когда ты впервые поползла, твоей мамы тоже не было рядом. А теперь рядом с Антоном оказалась ты.
Салли прикусила губу, опустила голову, а потом кивнула.
Мама Антона была так счастлива, что ни слова не сказала по поводу беспорядка в гостиной. Сказала, что сама все уберет, заплатила Салли и вызвала для нас такси.
Салли молчала, когда я уселась рядом с ней на заднем сиденье. В машине слегка попахивало спиртным, но мне показалось, что водитель тут ни при чем.
Наконец машина остановилась перед нашим парадным, но Салли так ни разу и не посмотрела мне в глаза.
— Спасибо, — пробормотала она. — Ты очень меня выручила сегодня. Это тебе.
Она протянула мне купюру в пять евро, но я покачала головой:
— Нет. Я их не заработала.
Я пронеслась к двери квартиры и нажала на кнопку звонка.
Папай уже был дома.
— Как все прошло? — спросил он.
— Отлично, — пробормотала я.
Я еще не была готова рассказать обо всем, что случилось, поэтому отправилась в свою комнату, надела пижаму, а когда в ванную шла чистить зубы, услышала, как папай напевает в спальне по-бразильски:
— «Мой маленький принц, ты так прекрасен, ты самый чудесный на свете…»
Песню я знала и раньше, но от этих слов мне почему-то стало грустно.
— Твой братишка опять играет в ночной футбол, — улыбнулась с кровати мама.
Папай положил руку ей на живот. Он весь лучился от счастья. А у меня похолодели ноги и заурчало в животе.
— Это правда, что вы любите его больше, чем меня?
Слова вырвались у меня еще до того, как я успела их подумать.
Папай поднял голову, а мама испугалась.
— Почему ты так решила, Лола? — спросила она.
Я пожала плечами. Я все еще стояла на пороге. Мама развела руки, словно для того, чтобы схватить меня в объятия, но я не стала спешить к ней.
— Он даже еще не родился, — сказал папай, когда я присела на край родительской кровати.
— Ну и что! — возразила я. — Мы не можем его видеть, но он уже существует. Вы разве этого не замечаете? Все, что мы делаем и думаем — только для него. Ты даже песни ему поешь. И без конца повторяешь, что он самый чудесный на свете.
У меня выступили слезы на глазах, и папай тоже испугался.
— Но ведь это всего лишь старая-старая песенка, — он убрал руку с маминого живота и притянул меня к себе. Поцеловал в кончик носа, покосился на маму и вдруг спросил: — Кто тебе больше нравится — я или мама?
Я растерялась.
— Что за глупый вопрос? Конечно, оба!