Лолиты

Я взялся левой рукой за ручку большого и тяжелого ящика и хотел уже выдвинуть его, как он уперся обеими руками о его деревянную планку. Ящик лишь дернулся слегка вперед, а потом опять встал на место. От неожиданности я даже опешил. С таким нахальством со стороны частных учеников я не сталкивался еще никогда.

— Что это такое?! — возмутился я несмело. — Отпусти ящик!

Вероятно, стоило добавить «немедленно», но я был еще юн и неопытен и кричать на детей не умел, да и вообще не собирался всерьез связывать свою жизнь с педагогикой. Разве что с педофилией…

— Не-а, — ответил он коротко с глумливой усмешкой. Да, он хотел развлекаться, и вот он начал. Ну что ж, решил я, в таком случае и я буду развлекаться.

Я приподнял сзади его майку и стал щекотать его правый бок. Он не реагировал. Я помнил, что он не боится щекотки, но не мог же я, черт возьми, так сразу скинуть его со стула, свалить на пол и сесть на него верхом? Я должен был обставить всё это как попытку гуманно вразумить его, вернуть в русло нормального занятия…

— Ах, не щекотно?! — воскликнул я.

Он молчал и ящика не отпускал. Здесь у меня появилось моральное право начать щекотать его живот, грудь и почти всё что угодно… Но пороху пока не хватало. И я решился на бой. Я схватил его руки и стал оттаскивать их от ящика. Он, всё с той же глумливой ухмылкой, упирался.

Половое возбуждение нечасто может сочетаться с физическим напряжением. А потому, когда я боролся только с его руками, член мой находился в относительном покое, хотя руки Макса и были загорелыми и пушистыми, хотя и сверкали их чудные волоски в солнечных лучах.

Он был маленьким, но очень крепким — как наши кошки. Когда они вырываются из моих рук, я, конечно, могу продолжать их удерживать, но для этого нужно изрядно напрягаться. То же было и с Максом. Я явно его побеждал, но победа была нелегкой. Конечно, я был старше его, и намного, и это давало мне огромное преимущество. Но нельзя забывать, что он был телом, абсолютным телом, в противовес Абсолютном духу Гегеля… Он умел только плавать, на уроках и в воде, и бороться. Он был в своей стихии. Я же был абсолютным духом… только похотливым.

Я прижал его руки к его телу, я обошел его сзади, я прижал к себе его спину… И тут уже мои силы удвоились, потому что теперь к моему возрастному старшинству прибавилась еще и вся моя страшная (а может, великолепная?) похоть. Я почувствовал близость его тела. Я боролся уже не с руками, не с отростками его тела, а с самим телом. С самим совершенством. С Красотой.

Теперь мне хватало уже одной руки, чтобы удерживать две его. Такое бывало у меня только с девушками, и то не со всеми. Я весь превратился в сперму, в семя, жаждущее выйти наружу, залить собой эту красоту, возвыситься над ней.

Итак, моя правая рука освободилась, и я смело (смело ли? Можно ли считать смелостью поступок, который ты всё равно не можешь не совершить?)… и я неизбежно засунул ее под его серую футболку. Но теперь я гладил, т. е. якобы в воспитательных целях щекотал его уже не со спины и боков — я полез к его животу…

Когда-то давно, в детском лагере, у меня тоже было два таких любимчика — два маленьких крепких красивых мальчика. Возможно, это были братья. Когда в тихий час они шли по разным кроватям из одного конца нашей большой палаты в другой, я, сам не понимая толком, что я делаю и зачем, схватывал их, валил и тащил к себе, когда они проходили через мою постель. Обычно мне удавалось поймать таким образом одного, но каким же триумфом стала для меня поимка сразу обоих! Я не помню, любили ли они обнажаться, но когда я валил их в свою кровать, то под предлогом обычной мальчишеской возни запросто залезал к ним под майки, захлебываясь от неведомого и необъяснимого для меня тогда восторга, от упоения их красотой, от приближения к себе их горячих и свежих тел, от их юной и голой кожи, от чувства жизни, которое от них исходило и которого так не хватало порой мне самому.

А ведь тогда я был почти их ровесником, не размышлял о красоте, не чувствовал подавляющего умственного превосходства над ними, которое лишь зверски усиливает мое странное возбуждение.

А теперь! Я вел своей одетой рукой по мускулистому кратеру его голого живота, наслаждаясь его животной мохнатостью. Я знал, что стоит мне пошевелить пальцем, и я засуну палец в его пупок, я попаду в рай. Я стоял у ворот в это блаженство и не решался войти в них. А впрочем, скорее я просто растягивал удовольствие. Пока я не видел и не трогал его пупка, он оставался для меня прекрасной и волшебной загадкой. Я решил оставить его на десерт. Я заскользил рукой вверх по его мощному (для его возраста и роста), рельефному прессу, по ложбинке, идущей от пупка вверх до середины груди.

Я описываю всё это долго и тщательно, но происходило это в течение секунд. Иные чувства и воспоминания мелькали у меня в голове вообще в течение доли секунды. Если бы я погрузился в былое и думы, я бы просто расслабился и выпустил из своих хищных рук это нагое, горячее и трепещущее сокровище плоти.