Лолотта и другие парижские истории

Зелёная фея, призрачный принц и туберкулёз не оставляют Моди ни на минуту, а теперь к ним добавилась четвёртая спутница – слава. Неудачникам слава видится очень привлекательной особой – мягкие руки, плавные движения, ласковые взгляды. На самом деле, – и Моди теперь это знает – у славы трубный голос и грубые манеры, она криклива и надоедлива, как торговка из овощных рядов. Жадная, бесцеремонная, ненасытная – но такая при этом желанная, что не снилось и прекраснейшей из женщин.

Как Жанне совладать с этой компанией? Поубивать по одному или взорвать всех разом? Жанна плохо себя чувствует, ребенок растёт слишком быстро – кажется, он душит её изнутри. Когда-то давно Фуджита рассказывал о ритуальных японских самоубийствах – сэппуку, и Жанна ещё тогда подумала – какие удивительные люди живут на этих дальних островах! Кому ещё пришло бы в голову не только оправдать, но и поэтизировать самоубийство?

Вскрыть себе живот – ни за что. Ей надо жить для Модильяни, дочки и ребёнка, который появится на свет в следующем году.

– Кыш! – говорит Жанна принцу, фее, туберкулёзу и славе, но они лишь теснее смыкают жуткий хоровод.

Художник чувствует себя всё хуже, и маршаны начинают разыскивать его работы по всему Парижу, рыщут на правом и левом берегу. Живой художник продаётся по одной цене, мёртвый – совсем другое дело!

В январе Амедео Модильяни попадает в госпиталь. Субботним вечером 24 января в 20 часов 50 минут душа его покидает доведённое до полной непригодности тело. У смертного одра сидит только лишь слава – в одиночестве. Туберкулёз завершил свою работу, а принц и фея имеют дело исключительно с живыми душами: опустевшие тела интересуют их не больше, чем картонки из-под шляпок.

Жанна была дома, чёрную весть ей принесли художник Ортис де Сарате и Ханка, жена Зборовского.

Вечный вопрос тех, кто остался, не успел уйти первым – почему я не почувствовала, что тебя не стало в этот самый момент? Чем я тогда занималась – ела, спала, читала? Почему пол не пошёл трещинами, потолок не упал мне на голову, почему не грянул гром, и чёрная птица не влетела в комнату? Ну хорошо, не чёрная – хотя бы рядовой парижский воробей?

Смерть – главное событие в человеческой жизни, но она приходит так буднично и тихо, что иногда её не сразу и узна́ешь.

Родители забрали к себе Жанну прямо из госпиталя – не было сил смотреть на её немое прощание с Модильяни. Увезли в родной дом на улицу Амьо. Самый короткий путь к любимому – через окно шестого этажа, на мостовую.

Утром 26 января двадцатилетняя Жанна Эбютерн покончила с собой, и с нерождённым ребенком.

26

– Этот ребёнок не должен родиться, – сказала Лолотта специально для Клео де Мерод, которая пристально смотрела на неё с раскрашенной фотографии. Нечётный окончательно пропал – Лолотта искала его по всему Монмартру, чтобы плюнуть в глаза и потребовать назад свои денежки, но это было примерно то же самое, как искать свою молодость и свежесть. Чётный и отзывчивый ажан утешали её по очереди, и однажды Лолотта решилась попросить Чётного о необычной услуге.

– Сможешь закончить один набросок?

Вначале он, конечно, отказывался – но Лолотта умела добиваться своего.

Она настояла, чтобы Чётный работал у неё в квартире – купила кисти, краски. Сюзон притащила чей-то старый мольберт. Чётный долго не мог прикоснуться к наброску, сделанному самим Модильяни, который, говорят, совсем плох и вот-вот отдаст Богу душу, ну, или то, что от неё осталось. Ходил вокруг листа так и этак, потел, тёр глаза рукой, пока Лолотта не прикрикнула – или он будет работать, или ночью поедет к себе на левый берег.

В конце концов он прикоснулся к листу робким движением кисти – как мальчик к девичьему лицу.

Получилось очень красиво – по мнению Лолотты.

Рыжая, молодая, смущённая девушка в ожерелье. Румянец не из баночки, а свой собственный, родной. Заметный наклон головы. Модильяни вместе с Чётным нарисовали Лолотту именно такой, какой она была десять лет назад.

– Теперь сделай то же на холсте, – велела Лолотта.

Чётный не стал отказываться. Кто бы мог подумать, что манеру Модильяни так легко скопировать!

Пока он вонял в квартире красками, Лолотта отправилась в базилику – вся сопрела, поднимаясь по ступенькам. Интересно, как там эта штука внутри – ей тоже жарко, или нет?

В базилике было мало народу, она специально пришла до мессы. Красивый кюре тут же угадал в Лолотте исповедницу, подошёл, но она выбрала другого – старого. Ей не хотелось рассказывать красавцу священнику о своих мытарствах, к тому же, от неё несло по́том, как от кобылы. Старик занял место в исповедальне, Лолотта села за решёточку с другой стороны – сценка как в тюрьме. Она думала, что не сможет рассказать правду – но правда так застоялась в ней, что изливалась, как водопад. Старый кюре мог бы захлебнуться, если бы не опыт долгих лет.

– Не избавляйся от ребёнка, деточка! – сказал он Лолотте. – Это будет тебе радость и утешение на склоне лет.

– Но я не хочу! – вскинулась Лолотта. Чуть носом не ударилась в решёточку.