Лолотта и другие парижские истории

Я шла на запах жасмина, как на зов – мне нравятся чистые цветочные ароматы. Роза – это роза, жасмин – так жасмин, гиацинт – пусть гиацинт. Никаких букетов. Кара сказала, что любит ландыши. Ядовитый цветок, заметила я, и американка удивилась, really? Мы купили жасминовые духи, и спросили у продавщицы дорогу к Ботаническому саду – она махнула рукой в сторону и вверх. По пути я коряво, но вдохновенно рассказывала Каре всё, что знаю о цветах. Белая роза, по легенде, появилась из капель пота пророка Мухаммада (слово «пот» я показывала на себе, неприлично нюхая подмышку). Сатана пытался подняться на Небо, откуда его свергли, по прямым стволам шиповника – но Господь разгадал его планы, изогнул эти стволы, а Сатана – раз так! – от злости согнул и шипы. Гвоздики появились благодаря вырванным глазам несчастного пастушка, разозлившего Афродиту – выросли из этих глаз, брошенных охотницей на землю.

– Какой ужас! – искренне пугается Кара. Чтобы успокоить её, я рассказываю о фиалке – маленький нежный цветок был эмблемой Наполеона, фиалки росли на могиле Жозефины… Фу ты, опять – могила!

Слова мои не для Кары: я репетирую с ней то, что расскажу вечером Джереми. Или не расскажу – мы с ним мало говорим, но словно бы питаемся присутствием друг друга, пьём его, как растения – воду из почвы.

– Для художника ты слишком много болтаешь, – сказал мне давным-давно человек, в которого я так неудачно влюбилась в другом, далёком Париже.

Мы с Карой почти дошли до Ботанического сада, как вдруг она ойкнула и встала на месте. Я обернулась – на золотистых волосах лежала, подтекая, крупная жирная клякса. Голубь от всей души пометил мою американку. Её била крупная дрожь омерзения – меня тоже, но я всё-таки достала из сумки пачку влажных салфеток, и попыталась оттереть с золотистых волос эту дрянь, но дрянь, конечно, не поддавалась: парижские голуби хорошо питаются, не всякая чайка так сумеет… Предложила повернуть домой, но Кара сказала – нет, пойдем в сад, как договаривались. Чтобы утешить её, я сказала, что в России это хорошая примета – к деньгам! Какие странные у вас приметы, удивилась Кара. И тут же, будто мало было голубя, с поводка у худенькой старушки сорвалась вовсе не худенькая собака. Переполненная радостью, возможно, узнавшая в Каре какую-то свою знакомую из прошлой жизни, собака в три прыжка подскочила к нам и встала грязными лапами на плечи коллажистке, оставляя на куртке сочные, свежие отпечатки. Старушка извинялась, – дезоле, – Кара чуть не плакала, внезапно пошёл дождь, и Ботанический сад мы так и не увидели, спрятавшись в метро. На пути в резиденцию мы обе вымокли, «надеюсь, эту твою Кару хорошенько отмыло», пошутила вечером моя добрая мама. А я подумала, что «Кара» по-русски звучит как «Наказание» – кара небесная, вот что такое был этот наш сегодняшний поход.

Новые ботинки промокли насквозь и хлюпали, пока на сцене «Комеди Франсэз» ходили меж берёзок горьковские дачники. Артисты старательно произносили сложные русские отчества, загадочная русская душа всходила над сценой, как Луна, от меня громко пахло жасминовыми духами, Джереми взял мою руку за три минуты до антракта. Я угадала его жест ровно за секунду до этого – как всю жизнь просыпаюсь ровно за секунду до звонка будильника.

12 апреля

День Космонавтики, а у нас в России – ещё и Пасха. Тот редкий случай, когда космонавты на орбите всё-таки увидели Бога.

До отъезда – пять дней. Записи мои заброшены, работы недоделаны, зато мы с Джереми обошли все парижские сады и парки, от Булонского леса до висячего сада на крыше вокзала Монпарнас, от Монсури до Сен-Клу, от Пале-Руаля до Тюильри. В моем родном городе есть два дендрария, ЦПКиО имени Маяковского (с гипсовыми статуями и маньяком в анамнезе – поэтому в народе его зовут «парк Маньяковского»), есть скверы и парки, названные в честь Энгельса, Павлика Морозова и какого-то съезда комсомола. Под деревьями там лежат сметённые в кучу человеческие зависимости – шприцы, окурки, банки из-под пива.

В Париже мы ходим по паркам и садам, иногда Джереми берет меня за руку – и всё. Я искоса поглядываю на него – немолодой и некрасивый, залысины, морщины. Кара сказала, он очень известный скульптор – что всем нам и не снилась такая слава.

Я увидела его работы случайно. Когда приезжали спонсоры, они заходили к каждому по отдельности, и тем же вечером мы с Антоном встретились внизу. Решили выпить чаю в моём кафе, – итальянец сказал, что его агент пристроил несколько работ в галерею, не хочу ли я посмотреть? Мы шли до этой галереи пешком, и я устала соответствовать красоте Антона – с ним рядом нельзя быть самой собой, нужно постоянно втягивать живот и обворожительно скалиться. Он, действительно, очень красив.