Ломая печати

— Я Марек Чулен, — представился им седеющий мужчина лет шестидесяти. Он говорил на западнословацком диалекте, произносил все согласные твердо. По профессии — кузнец. Работал в Америке. Один из основателей Словацкой коммунистической партии и ее председатель. Он сообщил, что будет читать им лекции.

— Читать лекции? — не понял Брезик.

— Вы же будете здесь учиться.

— Учиться? Нас отобрали воевать, а не учиться, — не мог взять в толк Брезик.

— Разумеется. Но вы еще успеете навоеваться. А сначала будете учиться.

На занятиях они узнали о борьбе порабощенных народов Европы за свободу, о необходимости лишить власти германский нацизм, о роли рабочего класса при построении демократического общества, о национальном вопросе, о причинах трагедии Чехословакии в 1938 году, о Марксе, Ленине и Сталине, о Тегеранской конференции, об истории борьбы рабочего класса за свои права.

Когда учеба кончилась, Чулен однажды спросил Брезика:

— Если понадобится, смог бы ты убить немца?

— Даже зарезать, — сказал Брезик.

Чулен посмотрел на него, словно желая проникнуть в его мысли, но ушел, не сказав ни слова.

Снова пришли офицеры, прочитали списки и приказали выпускникам построиться. Брезика не вызвали.

Он побежал за ними.

— Вы не забыли меня?

Офицеры еще раз просмотрели списки. Брезик там не значился. Он удивлялся, как тогда, в Волжске:

— В чем дело? Забыли про меня? Или я не гожусь для армии?

Никто не сказал ему ни слова. Все остальные уехали. Он слонялся между бараками, ломал голову и гадал, что произошло, в чем тут загвоздка.

Через две недели его вызвали:

— Мы включили вас в группу, которую доставит к месту офицер, явитесь к нему.

Через несколько дней группа отправилась.

— Наверное, на фронт, а? — спросил Брезик офицера.

— Узнаете, — пожал тот плечами и повез их на Украину.

С поезда они сошли в городе Ровно, а оттуда шли шесть километров пешком до деревни Обарово.

— Начнем наконец воевать? — спросил он.

— Вы будете учиться, — ответили ему.

Что за черт! Опять школа! В юности он не слишком много сидел за школьными партами, а теперь переходил с одной на другую.

Итак, школа особого назначения. Учебный центр Украинского штаба партизанского движения. Там готовили организаторов партизанских групп для борьбы во вражеском тылу.

Днем он слушал в классе теоретические объяснения с примерами из практики. По ночам — практические занятия, тренировки. Как внезапно напасть, убрать караул, обезвредить патруль; походы с проверкой ориентирования по компасу; как приземлиться с парашютом, как с ним обращаться. Инструкторы по боевой технике, тактике и организации партизанской борьбы, по стрелковой подготовке и топографии, саперным работам и минированию старались учить их так, чтоб они усвоили как можно больше и как можно скорее. Политработники на занятиях по морально-политической подготовке объясняли им, в чем сила Советского Союза, за что они воюют, разъясняли словацкий национальный вопрос, суть отношений партизан и солдат, организации партизанского движения в Чехословакии. Такие были темы лекций.

В середине июля Брезика вызвали к командованию школы. Он уже знал начальство: начальник школы полковник Выходец, командир учебного батальона капитан Козлов, замполит майор Шрамм. Перед кабинетом уже стоял Штево Демко. Они были знакомы по лагерю в Красногорске: Демко попал на восток с Быстрой дивизией, а когда ее разбили, не стал спешить домой, а, хоть и был ранен, сдался в плен.

— В чем дело, Штефан? — спросил Брезик.

— По-моему, пора собирать рюкзаки. Чую это в ногах, — ответил Демко.

Мимо них прошли офицеры. Полковник Дрожжин, старший лейтенант Клоков, инженер Трембыцев.

И в самом деле, оказалось, нужно собирать рюкзаки. Теперь их отправили в Киев, а там представили высокому лейтенанту. Его звали Величко. И он загудел, как орган:

— А, это вы те словаки? А по-русски говорите?

— Говорим, — заверили его.

— Немца убрать сможете, если понадобится?

— Почему бы и нет?

— Ну хорошо. Давайте знакомиться.

В группе Величко было девять человек. А теперь прибыли еще двое.

Через три дня, под вечер, их отвезли на аэродром. В полном снаряжении, с оружием, с парашютами за спиной. У Брезика мороз по коже пошел, когда он натягивал лямки парашюта: он не прыгал ни разу в жизни. Даже в Обарове. В школе там не было ни одного самолета, все самолеты были на фронте, и они обучались всему только на земле, на тренажерах.

До самых Карпат полет протекал спокойно. Над фронтом немцы встретили их огнем из зениток. Самолет кидало из стороны в сторону, он проваливался в воздушные ямы, падал в неизвестность.

Когда все утихло и они было решили, что уже дома, из кабины вышел штурман:

— Ребята, мы влипли, внизу туман такой, что хоть ножом его режь, в этой тьме я не сориентируюсь. Мы возвращаемся назад.

В три утра, когда на востоке загорелась утренняя заря, они приземлились на том самом аэродроме, с которого взлетели.

Настроение хуже некуда. Напряженное ожидание, сосредоточенность, собранность, волнение, охватившее при вылете, не покидало их.