Ломбард в Хамовниках

Они по очереди перелезли через решетку и запруду, и снова оказались по колено в воде. Только протащившись пару метров, заметили узкий лаз сбоку. Это был, видимо, незаконченный отвод. Узкая канализационная щель, обложенная кое-как угловатыми заплесневелыми камнями, в которой скапливалась отстойная жидкость. Но зато впереди был свет, оттуда тянуло свежим воздухом. Сквозь этот узкий лаз протискивались также по очереди. Первым продрался жилистый Пашка-Адъютант, за ним, изодрав свою одежду, выполз злой Сабан. Хуже всех досталось толстому Гришке-Отрыжке, его пришлось подталкивать сзади. Девушки буквально выпихивали его в зад. Он огрызался, матерился, чуть не выл и, весь ободранный в кровь, вывалился, как тюфяк, на землю и некоторое время просто лежал у вонючей щели и открытым ртом ловил свежий воздух. Странно, они вылезли не в районе Хамовников, как обещал Пашка, а недалеко от какой-то безлюдной деревянной пристани, к которой извозчики изредка приводили на водопой своих лошадей, заполняли бочки водой водовозы. Где-то в стороне от берега по деревянному настилу громыхали подводы. Длинный дощатый забор скрывал одноэтажные домишки.

Все выползшие из подземного канализационного туннеля собрались на сухом песчаном островочке, покрытом зеленой травкой в окружении болотистых подванивавших луж. Справа, в стороне от берега, располагались редкие деревья и кустарник. А слева раскинулась серебристая гладь Москвы-реки. На ней ни лодки, ни пароходика. И ни одной души в округе. Лучшего схрона не придумаешь.

Они так и лежали на песчаном берегу, как вылезали: Пашка, рядом Сабан, чуть дальше Гришка-Отрыжка, в бессилье раскинув руки, и в замыкающие – Маруся с девкой. Они буквально свалились от усталости на теплую землю, чуть подернутую зеленой травкой, дышали свежим воздухом, отдыхали. Все настолько устали, что не было сил даже переговариваться. Никто не вспоминал пропавшего Лома, сам виноват, что свалился в яму. Не говорили об исчезнувших легавом и Сквозняке. Не до них было. Ушли и ушли. Не велика потеря. Пусть сами между собой разбираются. Отрыжка уже не смотрел в сторону Маруськи и думать забыл о легавой девке. Он мечтал о доме, о теплой воде, о том, как помоется в корыте и уляжется на широкий диван. Сабан размышлял о том, что отдохнет день-два и рано утром вместе с Пашкой вернется сюда с сумками, полезет за сундуком.

Для Иринки завершение подземного путешествия означало одно: впереди ее ждут не менее тяжкие испытания. Выдержит ли она? Что с ней сделают? Филенка нет, сбежал, доберется ли до своих? Придут ли ей на помощь? Оставалась надежда на Марусю, в которой, как ей показалось, она приобрела заступницу. Правда, одно дело, что она вела себя по-доброму под землей, когда опасность угрожала всем, а вот как поведет себя теперь, среди бандюганов?

Отрыжка тяжело поплелся к воде, разделся до пояса, стал обмывать жирное туловище, фыркал, как поросенок, рассматривал ссадины и порезы. Нахлобучил на голову кепку, набросил на мокрое тело пиджак и стал шептаться с Сабаном. Потом махнул рукой и, ни на кого не глядя, двинул в сторону Луженецкой набережной. Сабан поманил к себе Марусю. И с ней поговорил. Иринка ничего не слышала. Она отрешенно сидела на камешке, смотрела на блестевшие в лучах солнца волны. На глазах у нее выступили слезы. Чирикавшие воробьи пили воду, купались в теплых лужах. Счастливые, их ничто не тревожило…

– Ну идем, обмоемся, что ли, – прервала ее тоскливые мысли Маруся. Иринка подняла голову. И тут только заметила, что, кроме них, никого рядом нет. Ни Сабана, ни Пашки, ни жирного Гришки-Отрыжки. Все исчезли. Что это значит?

– А где все остальные? – мокрыми от слез губами прошептала она. – Они вернутся?

– Нет, не волнуйся. Поручили тебя мне. Если сбежишь, меня убьют.

– Давай сбежим вместе?

– Ты лучше иди, помойся и помолчи. Я устала.

Они плескались, отмывали грязь с лица, рук и ног.

Им все еще не верилось, что выбрались на поверхность, на свет, что живы и здоровы. Иринка никак не могла понять, неужели свобода так близка? Что стоило ей теперь убежать от этой Маруськи? Одно удерживало: Марии за ее побег грозит смерть. Она вообще какая-то странная. Внешне настоящая бандитка, наводчица, а вот по поведению? Ни разу не ударила Иринку, ни разу не заставила ее сделать что-то неприятное. Не издевалась над ней. Ни зависти в лице, ни злобы. Вот это все и смущало. Более того, Мария даже оберегала ее. С какой целью? Только ли для того, чтобы перепродать мадам Савостьяновой?

Они пошли по пустынному берегу Москвы-реки в сторону от Крымского моста, к Хамовническому валу.

– Слушай, а куда мы идем? – Иринка остановилась.

– Я к себе домой, в Хамовники, на Потылиху.

– А я? – недоуменно спросила Иринка.

– А ты катись куда хочешь. Топай тоже домой. – В голосе Маруси звучало равнодушие.

– То есть как?