Ломбард в Хамовниках

Блатянки нашли выход. Они стали использовать не дом, а его пристройку во дворе. Чтобы попасть в нее, надо было пройти в боковые ворота, пересечь двор. В одноэтажной пристройке имелась двустворчатая дверь. Откроешь… И можешь свалиться в подвал. Знать надо было секрет. Сразу у двери начинались каменные ступеньки, которые вели вниз. Их было ровно двенадцать, потому и называли пристройку «дюжина ступенек». Каждый главарь банды знал, что это такое и где находится. Объяснять не надо было. В этой пристройке и скрывалась знаменитая блатхата. Итак, откроешь дверь, спустишься по ступенькам вниз, а там человек. Он спросит: к кому? Надо было знать пароль, чтобы тебя впустили. Потому как слева и справа находились закрытые апартаменты для гостей с деньгами. Не те, конечно, комфортные, что имеются в центральных гостиницах типа «Метрополя» или «Славянского базара», нет, гораздо проще, но зато со своими удобствами, – тайными выходами, о существовании которых знали лишь очень немногие люди. Там, в небольших гостевых питейных комнатах, подавались питье и еда, водка, например, в самоваре, разная закуска. Были еще отдельные амур-кабинетики для удовлетворения плотских утех, имелся меблированный зальчик для игры в карты и приема важных гостей. И, главное, в пристройке имелся еще один запасный выход в другой двор. Через другую подворотню можно было выскользнуть в Певческий переулок или в Подколокольный. Но это не все секреты апартаментов. Были там другие разные проходы и хранилища, куда никто посторонний не допускался. Имелась и тайная каморка, чтобы подсматривать, подслушивать и наблюдать за всем тем, что происходило в меблированном зальчике. О ней ни дворник, ни обычные посетители вообще не догадывались. И владела всем этим сокровищем баба. Вернее, барахольщица, по-воровски баруха, но себя величать она велела на французский манер, мадам Савостьянова Серафима Никитична. Невысокая, толстая, губастая мамаша с золотыми зубами и золотыми сережками в ушах. Жадная, другой такой не сыщешь. Ее муж, уголовник Краснощеков, за разбойные дела давно сидел в Бутырках. И оттуда, из-за толстых стен, наказывал жиганам беречь его сокровище и заодно бабу. Она бесценна: не тем, что толста, а тем, что слишком много накопила. И куда что сунула, знает только она. Вся роскошь жизни была спрятана в сундуках, в железных ящиках, в темных шкафах, раскиданных ею по разным адресам Москвы.

К вечеру Хитровский переулок немного успокаивался. На соседней Солянке шумели открытые трактиры, бражничали мужики, визжали ночные девки, а в Хитровском переулке воцарялись спокойствие и тишина. Главари так сумели поставить. В сумеречный час мало было желающих сунуться туда, куда и в светлый-то день милиционера на ошейнике не затащишь: Хитровский переулок, это же гроза всего рынка! Вот с утра да, тогда на него стекались уголовнички разных мастей, несли на продажу украденные часы, посуду, столовое серебро, золотые кольца, и даже снятую у прохожих новенькую обувь. И начинался торг. Дом с мезонином оставался в стороне от «торговых путей», но служил меткой и ориентиром для поиска блатхаты. Если возле по вечерам прогуливался дворник, значит, в блатхате намечался прием. Дворника приглашали на службу. Он пропускал в пристройку приглашенных людей. Спрашивал у них пароль. Вход в апартаменты или в блатхату мадам Савостьяновой для простых карманников, домушников и проституток был закрыт. Для тех имелись другие «ночлежные заведения», забегаловки, где на стол подавали пиво, воблу, самогон и простой харч. А в апартаментах у мадам Савостьяновой еда была изысканная, и красная и белая рыбка имелась, икорка в бочонках шла, пироги с осетриной пекли тут же и водочки можно было выпить чистой. Кто были ее именитые гости? Ну, конечно, главари московского воровского мира. «Птенцы гнезда» Керенского, как иногда называли их знающие москвичи.

Дворнику предстояло стоять долго. Пьянство только началось и сколько оно продлиться никто не знал, может быть, всю ночь. Тогда под утро его должен был сменить другой жиган, одетый, как и он, в дворницкую амуницию. После смены «дворнику» разрешалось спуститься по двенадцати каменным ступенькам. Только зайдет он не в апартаменты, туда вход ему запрещен, а в кухонную подсобку, куда с барского стола сбрасывали жирные остатки. Горка уже предвкушал, как выпьет смирновской водки, как закусит остатками жирного балычка, попробует немного икорки, короче, как в царские времена, почувствует себя человеком. И запьет все это клюквенным сладким морсом. В этот поздний час блатняки отмечали на блатхате гибель Божка, Пыри и Грача. О Зюзюке вспоминали в самых нелестных выражениях, он попал к легавым, значит, расколется.