Ломка

— Нет. С каждым часом я понимаю всё больше и больше. Зло ведёт к краху человечества, и это осознаёт даже само зло. Оно понимает, что, растлевая души, подминая под себя континенты, порабощая сомневающиеся или чистые умы — нарушает баланс, взятый за основу существования нашей планеты. Следовательно, подводит итог и своему пребыванию на земле. Таким исходом осталось бы довольно уставшее от борьбы добро, но не хитрое, полное сил, цветущее зло. Сегодня в подземельях ада, в зловонных клоаках, где на медленном огне поджариваются человеческие души, — идёт повышение квалификации злых сил. И верховодит сим действом сам дьявол, штампуя завуалированную нечисть, а затем выпуская её в мир под видом сектантов, лжепророков, чародеев и прорицателей. Сатана хочет сохранить равновесие во что бы то ни стало. Господь уничтожит землю в одну секунду, как только увидит, что большинство людей подпало под влияние мнимых спасителей. Но чтобы сохранилась планета в том виде, к которому мы привыкли, надо без помощи Всевышнего самим изгнать прислужников сатаны.

— Кем же ты себя видишь? — спросил отец.

— Пограничником.

— В чём же твоё новаторство?

— Любовь к ближнему, любовь к Богу, любовь к земле.

— Не нахожу в твоём уставе ничего нового. Сам же знаешь, откуда взяты эти слова. Библия называет их заповедями.

— А как же любовь к земле? Неужели ты не обострился на этом пункте?

— Давай цитату, — заинтересовался отец.

— Не любите мира, ни того, что в мире… Как же мне не любить то совершенство, которое сотворил для нас Бог? Ответь, папа! Царство Небесное — это хорошо, конечно. А войдут ли в него луга с васильками? Берёзовые рощи, огоньки полустанков, перестуки вагонных колёс, зелёные долины, расстилающиеся с горных вершин? А русские былины? Бабушкина старина? А предание о том, как языческая Русь принимала святое крещение в водах Днепра? Ни слова об этом в книге книг… А сохранятся ли стога сена у просёлочных дорог? Непременно хочу, чтобы остались.

— "Он всё ещё ребёнок, слава Богу", — подумал отец.

Лицо Андрея действительно прояснилось, от философской натуги не осталось и следа. Сейчас он напоминал четырнадцатилетнего мальчика-подростка. На щеках выступили пунцовые яблочки.

— А войдут ли туда голуби? Не те белокаменные, слетающие с небес в виде Святого Духа, а наши… несуразные серенькие?

— Да, — не стал разочаровывать отец.

— А полевые мыши, от которых почти все брезгливо отворачиваются?

— Несомненно, — улыбнулся отец.

— А Варенникова Люда? Помнишь её? Которая со мной в третьем классе училась? Которая мучила кошек, потому что была хиленькой и не могла ответить ребятам, постоянно дразнившим её?

— Да, — растрогался отец.

— А ребята, у которых не было такого отца и такой мамы как у меня? Ребята, у которых были пьяные отцы, развратные мамы и кусок чёрствого хлеба за столом? Ребята, которых били, и которые сами потом били своих детей, потому что у них не было такого отца и такой мамы как у меня?

— Скорей всего, хотя…

— Войдут, обязательно войдут. Лучше пусть они, чем я или ты. Пусть хоть на небе им будет хорошо, а мне и на земле не плохо… Сыт, обут, одет… Нет, папа, не подумай, что я строю из себя святого. Я видел бомжей и злился на них. Но не за то, что они, потеряв всякий стыд, роются в отбросах нашей мусорки и одеты в лохмотья, пропитанные мочой. Мне не составило бы труда обуть их и одеть, но проку от такого добра мало, потому что я всё равно бы считал себя выше их. Я зачитывался Ницше с его убийственной логикой по всем вопросам бытия… Или Пелевин… Хотелось проникнуть в стан противника, изучить стихию, в которой он вращается, — а что получилось? Куски мяса, талантливо выпирающие со страниц "ДПП", наводнили мою голову грязными мыслями. Я купил грязь за сто семьдесят рублей, и она засела там, хотя раньше я и не подозревал, что о таком может размышлять человек, живущий параллельно со мной. А сейчас, папа, к моему стыду скорее перпендикулярно, потому что однажды я пересёк то, что никогда не должен был пересекать. Тогда ли приходит мудрость, когда искушаешь себя знанием противоположного лагеря? И вопреки всему я люблю людей. Они замечательные, только заблудшие немного.

— А эти синячище под глазом? Не люди ли тебя избили?