Ломоносов

Путь кораблям указывали маяки, расположенные на Котлинской косе. Сам Петр в мемории, посланной Апраксину, указал жечь там огни, «но не всегда, а зажигать тогда, когда кораблям идти». Поначалу просто разводили костры, потом зажигали временный огонь в фонаре, а в начале 1720‐х выстроили деревянный маяк на Лондонской мели, названной так, потому что при сильном норд-весте там потерпели крушение 54‐пушечные корабли «Лондон» и «Портсмут», шедшие из Ревеля. Люди спаслись, а потом подняли и орудия.

Финский залив мелкий, корабли тут могли пройти только по фарватеру шириной 400 метров, ну а остров Котлин служил удобной гаванью. Далее пассажирам приходилось пересаживаться на другие суда – с меньшей осадкой. Точно так же перегружали и товары. Купцы шутили, что дешевле доставить товар через море в Кронштадт, чем потом из Кронштадта – в Петербург.

Пересев на двухмачтовую галеру с длинными рядами весел вдоль бортов, Ломоносов добрался из Кронштадта в Петербург. На веслах сидели крепостные крестьяне, отпущенные на прокорм «с пашпортами», или же вольные, но бедные люди, нанявшиеся выполнять эту тяжелую работу за очень скромную плату. «Не нашего сукна епанча…» – небось, бормотали они, поглядывая на приобретшего заграничный лоск молодого человека.

Ломоносову исполнилось уже тридцать лет. Это по нынешним меркам – молодость, а по понятиям восемнадцатого века – зрелость. С тяжелым чувством возвращался он на Родину. Михайло всерьез опасался, что Генкель понаписал о нем всевозможных гадостей, что сейчас последует нагоняй и нешуточное наказание, что ему придется в который раз объясняться, оправдываться…

Но когда он прибыл в Академию, ничего подобного не случилось.

Напротив, немца испугал внезапный уход талантливого студента из Фрейберга, и, боясь, что с него потребуют отчета обо всем происшедшем и – особенно – о выданных и не выданных студентам деньгах, Генкель предпочел прикинуться не ведающим о причинах бегства Ломоносова. Он словно позабыл свои предыдущие письма и стал писать о его успехах, а все имевшие место ссоры и скандалы представил простым недопониманием.

Шумахер предпочел спустить произошедшее на тормозах. По его распоряжению Ломоносову отвели две комнаты на Васильевском острове, за Средним проспектом, в так называемом Боновом доме или Боновом дворе, близ нынешнего Тучкова моста. «Боновым» здание называлось потому, что было выстроено сподвижником Петра Первого генералом Генрихом Иоганном фон Боном. Был тот дом деревянным, рубленным из бревен, с каменным низом, где находились погреба. «Во второй половине дома, по левой руке, в трех покоях печи израсчатые и полы ветхия. По приказу советника Шумахера во оных покоях жительство имеет адъюнкт Ломоносов и при нем один служитель». [46]

Васильевский остров

Это в наши дни Васильевский остров – престижный район Санкт-Петербурга. А во времена Ломоносова все было по-другому!

Васильевский остров согласно решению Петра Первого должен был стать превосходнейшей, наилучшим образом застроенной и обнесенной вокруг укреплениями частью города. Именно тут должен был быть центр Петербурга, оттого-то и выстроили именно здесь здания Коллегий и несколько дворцов.

Улицы на Васильевском прямые, словно по линейке прочерченные. Не улицы, а линии: когда-то Петр Первый планировал устроить тут каналы, вот архитектор Доменико Трезини и разработал сеть параллельных улиц-каналов и пересекающих их проспектов. Потом от этой идеи отказались, а название «линии» – осталось.

А еще с петровскими временами связывали и само название острова.

Был такой Василий Дмитриевич Корчмин, который в первые дни основания Петербурга командовал здесь артиллерийской батареей. Петр Первый будто бы посылал ему приказы по адресу: «Василию – на остров».

Суда с Кронштадта – именно на одном из них и должен был прибыть в Петербург Ломоносов – заходили в Галерную гавань. Ее окружали луга, которые регулярно затоплялись при наводнениях. Эти луга летом использовали как выгоны – для выпаса скота: коров, коз… В камышах и ивовых зарослях селились утки, и петербуржцы частенько на них охотились.

Рядом с гаванью стояло несколько рядов деревянных домов для офицеров, караула и работного люда. А дальше на взморье располагалось мрачное место, где издавна предавали земле умерших без церковного отпевания – раскольников, самоубийц, опившихся, казненных… Местные жители его избегали и рассказывали о жутком погосте леденящие душу истории: как стонут и плачут там неупокоенные души, что видны над свежими могилами светящиеся столбы тумана, что бродят там упыри да навьи [47]…

Было на Васильевском острове и еще одно кладбище – ныне оно известно как Смоленское. Оно источало постоянную вонь разложения: санэпидстанции появятся лишь столетиями позже, а в те времена покойников часто зарывали слишком мелко. Впрочем, местные жители быстро привыкали к запаху и совсем не брезговали. Даже использовали еще не занятые кладбищенские земли под огороды.