Ломоносов. Всероссийский человек

Славу Баркову принесли “срамные” стихи, вошедшие в рукописный сборник “Девичья игрушка”. Сам Иван Барков был составителем этой книги, в которую вошли как его собственные стихотворения, так и неудобные к печати произведения поэтов его кружка, например Андрея Нартова-младшего (сына механика и советника Академии наук), и даже шаловливые опусы некоторых важных персон, например статс-секретаря Адама Олсуфьева. Это не “порнография” и уж тем более не “эротика”. Большая часть “Девичьей игрушки” – образец чисто филологического юмора. Пародийная перелицовка высоких жанров, которая вполне допускалась классицистской эстетикой, здесь доведена до крайнего предела. В ход идут чуть ли не все формы поэзии XVIII века. Тут и торжественная ода, и трагедия, и басня, и даже рондо. Темой каждого из этих произведений у Баркова чаще всего становится… скажем так – физическая любовь в ее самых простодушных и элементарных формах. Никаких эвфемизмов, все называется собственными именами. Обсценная лексика в этом вывернутом наизнанку мире занимает место торжественных славянизмов и забавно контрастирует с одической патетикой. Трагические герои расиновским александрином и с соответствующим пафосом обсуждают вопросы, которые в наши дни стали темой специальных сексологических пособий. Постепенно этот мир приобретает вполне сюрреалистический характер. Вместо мужчин и женщин в нем действуют ожившие гениталии… Читать Баркова очень смешно, но в его пафосе есть какое-то заражающее и пугающее разрушительное начало. “Тряхнем сыру землю с горами, тряхнем сине море…” В некоторых стихотворениях возникают образы того мира, в котором проходила жизнь люмпен-пролетария умственного труда. Кабаки, где “дружатся, бьются, пьют, поют”, “врут про Фому и про Емелю” мелкие подьячие, где дерутся на кулачках “фабричны храбрые бойцы”…

Человек социального дна, изгой, Барков был при том полон достоинства, насмешлив, самоуверен и дерзок. Пушкин сохранил в своем “Table-talk” несколько анекдотцев о его стычках с Сумароковым:

“Никто не умел так сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень уважал Баркова, как ученого и острого критика, и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков, который обычно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову: «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец». Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал”.

“Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в своем кабинете, оставя Баркова в гостиной. Через четверть часа входит Сумароков с готовой одою и не застает уже Баркова. Люди докладывают, что он-де ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-то проказа. В самом деле, видит он на полу свою шляпу, и…”

Еще один университетский студент, Адриан Дубровский, автор поэмы “На ослепление страстями”, которую некоторые литературоведы приписывали даже самому Ломоносову, и переводчик “Заиры” Вольтера, видимо, закончил свои дни, служа в мелкой должности при русском посольстве в Гааге.

Окружение Сумарокова составляли молодые люди совсем иного рода – выпускники Шляхетного корпуса, участники любительских спектаклей и сочинители песенок. И по общей образованности, и по поэтической культуре всем им было далеко до ломоносовских студентов. Зато это были светские люди, “петиметры”, обладатели изящных манер. На это был все больший спрос. Среди этих молодых людей были Иван Шишкин, Петр Свистунов, Иван Елагин, Никита Бекетов. Теплов со своей строны опекал этих начинающих поэтов-дворян, сочиняя музыку к их песенкам. Позднее, в 1759 году, он издал эти песенки в виде книги с непритязательным названием “Между делом безделье”. Трудно сказать, каков был в его случае побудительный мотив этой опеки (Григорий Николаевич практически не скрывал своего интереса к красивым юношам). Во всяком случае, Сумароков к выходу сборника “Между делом безделье” отнесся очень ревниво.

Борьба двух формирующихся поэтических школ с самого начала оказалась тесно связана с большой политикой. Дело в том, что еще конце 1749-го или начале 1750 года профессор Ломоносов познакомился с неким юношей из хорошей семьи. Молодой человек захотел показать маститому мэтру свои стихотворческие опыты и взять у него несколько уроков поэтического искусства. Во всем этом не было бы ничего необычного, если бы этот молодой человек, Иван Иванович Шувалов, несколькими месяцами раньше не стал фаворитом императрицы.